Читать книгу "Нежная война - Джулия Берри"

Весь оставшийся день, когда родители стучались в дверь его комнаты, он не отвечал.

Арес

Произношение слова «Американец» – 14 мая, 1918

Три американских репортера, в поисках историй о солдатах армии США, решили посетить Экспедиционные полки генерала Першинга. Они прибыли в Шампань четырнадцатого мая 1918 года. Их звали Томас М. Джонсон, Мартин Грин и, самый известный из них, Ирвин С. Кобб.

Журналисты знали, что черные солдаты служат на войне, но считали, что они занимаются тяжелым трудом. Они слышали, что черный полк отправили на фронт, но не видели официальных отчетов.

Наконец, до них дошли слухи, что триста шестьдесят девятый пехотный полк армии США отдан под французское командование в районе Шампани, и журналисты почувствовали запах сенсации. По велению Судьбы, они приехали на следующее утро после того, как рядовые Генри Джонсон и Нидхэм Роберт отбили налет диверсионной группы из двадцати четырех немцев.

Ирвин Кобб, южанин из Кентукки, был известен тем, что выставлял черных людей ленивыми и невежественными «черномазыми», поддерживая самые дикие стереотипы. Многие черные солдаты отказались приветствовать его. Но Ирвин уже знал о героизме Генри Джонсона и Нидхэма Робертса и видел кровавое место сражения, усыпанное немецким оружием. Такая история была достойна первой полосы, и Кобб понимал это, как никто другой.

Все три репортера отправили свои статьи в Соединенные Штаты. Они называли и Джонсона, и Робертса «молодым черным Джо». Позже этот случай окрестили «Битвой Генри Джонсона», а история стала национальной сенсацией. Журналисты описали сражение в ярких деталях: как Робертс без остановки стрелял и бросал гранаты в противника, пока Джонсон защищал Робертса и отражал атаки немцев с помощью своей винтовки, приклада и острого длинного ножа. Этот нож сделал его звездой, от западного до восточного побережья.

Даже Ирвин Кобб, который зарабатывал на жизнь, торгуя стереотипами о Джиме Кроу[29], был тронут героизмом Джонсона. Он написал для своей статьи любопытный эпилог:

…в результате военных достижений наших черных солдат, слово, которое в нашей стране произносят по миллиону раз в день, иногда с усмешкой, иногда с ненавистью, иногда с добрыми намерениями, но которое, я уверен, не приносит черным ушам никакой радости, приобретет совершенно новое значение на Севере и на Юге, и всем знакомое слово н-и-*-*-р станет еще одним способом произношения слова «американец».

Афродита

Визит – 1 июня, 1918

В субботу, первого июня, туманным солнечным утром Хейзел с комом в горле постучалась в дверь дома на Викаридж-роуд в Челмсфорде.

Ей открыла приятная женщина в цветочном платье.

– Доброе утро, дорогая, – сказала она. – И кто же ты такая?

– Доброе утро, – ответила Хейзел, смутившись. – Меня зовут Хейзел Виндикотт. Я ищу мистера Джеймса Олдриджа, – она сглотнула. – Я его подруга.

Выражение женщины сразу же изменилось.

– Неужели? – сказала она. – Ну тогда заходи.

Женщина приобняла Хейзел пухлой рукой и потащила ее в гостиную. Комната была темной, со стенами и полом, облицованными мореным дубом. Она не была элегантной, но по-домашнему уютной, и Хейзел почувствовала облегчение.

– Позволь взять твое пальто. Какой красивый розовый цвет! Вот, будь как дома.

В комнату заглянула девочка пятнадцати лет, с самыми густыми каштановыми волосами, что Хейзел видела в своей жизни. Мегги.

– Маргарет, дорогая, к нам заглянула подруга Джеймса. Принеси нам чая и печенья, хорошо? – Она произнесла «подруга Джеймса» с такой важностью, словно представляла королеву Англии.

Брови Мегги взлетели вверх, и она исчезла в задней части дома.

У Хейзел закружилась голова. Она поняла, что каждую деталь ее внешнего вида внимательно изучают. Может, ее сиреневая юбка была слишком кричащей? А парижские туфли слишком претенциозными?

– Расскажи мне, – попросила женщина, – откуда ты знаешь Джеймса?

«Джеймс здесь? Почему вы не говорите об этом?»

– Мы встретились на приходских танцах, – сказала Хейзел. – В Попларе. Прямо перед его отъездом во Францию.

– Приходские танцы! – воскликнула женщина. – Ну почему он такой? Ничего не рассказывает своей бедной матери! Хотя, я полагаю, большинство юношей такие.

Наконец-то, Хейзел знала, с кем говорит.

– Вы миссис Олдридж?

Женщина стукнула себя по лбу.

– Боже мой, да! Кажется, я потеряла последние мозги вместе с молодостью. Да, я миссис Олдридж.

Она усмехнулась.

– А Джеймс здесь?

Выражение женщины стало нечитаемым. Она уже открыла рот, но остановилась.

– Так ты не знаешь.

Все тело Хейзел похолодело. Господь милосердный, пожалуйста, только не это.

– Миссис Олдридж, – сказала она умоляющим голосом, – чего я не знаю?

– О, ты так побледнела, – сказала миссис Олдридж. – Когда ты в последний раз получала письмо от Джеймса?

– Мы регулярно переписывались, – ответила Хейзел. – Но потом начался бой, в котором Пятая армия… что ж, как бы там ни было, после этого он перестал мне писать. И я очень испугалась.

В глазах миссис Олдридж читалось нескрываемое сочувствие.

– А потом моя мать прислала мне вырезку из газеты, – продолжила Хейзел, – в которой было сказано, что он получит медаль «За выдающуюся службу».

Миссис Олдридж раздулась от гордости.

– Поэтому я вернулась из Франции, где работала волонтером, чтобы узнать, все ли у него в порядке.

– Ты вернулась из Франции, – повторила миссис Олдридж. – Где ты работала волонтером. О, милая, милая девочка.

Женщина закрыла глаза, показывая, как ее растрогала эта ситуация.

«Это мать Джеймса, – сказала себе Хейзел. – Ты не можешь потрясти ее за плечо».

В дверном проеме появилась Мегги с чайным подносом и поставила его на кофейный столик.

– Мне отнести немного, эм, наверх? – спросила она у матери.

Кто там, наверху? Хейзел нужно было это знать. Может, Мэгги пыталась ей что-то сказать?

– Я сама отнесу, Маргарет, – сказала миссис Олдридж.

Мегги исчезла за дверью. Миссис Олдридж начала разливать чай, спрашивая Хейзел, сколько сахара положить ей в чашку и добавить ли сливок. У Хейзел закончилось терпение.

– Пожалуйста, миссис Олдридж, – умоляюще сказала она. – Джеймс жив?