Читать книгу "Нежная война - Джулия Берри"

Если она скажет «нет», он может снова пристать к ней, или Колетт, или к любой молодой девушке, которая здесь работает. Но если она скажет «да», то охранники могут забрать его туда, откуда он уже не вернется. Международные законы запрещали убивать военнопленных, но в лагерях то и дело случались «происшествия». Некоторых французских солдат устраивало любое оправдание.

Она вытерла рот кулаком. От одного взгляда на мужчину, лежащего на полу и смотрящего на нее с издевкой, ее затошнило. Но она не была готова подписать ему смертный приговор.

– Или они просто подрались?

У нее упало сердце. Теперь даже ее спасители могли быть наказаны. Ей нужен был стакан кипятка и зубная щетка, чтобы смыть с себя его вонь.

– Он был очень груб ко мне, – сказала она дрожащим голосом. – А они защитили меня.

Колетт обрушила на французских солдат поток яростного французского. Что-то вроде «Почему вы оставили мою подругу одну?» и «Она имеет право на постоянную защиту».

Хейзел закрыла лицо руками, пока волны потрясения и отвращения накрывали ее с головой.

– Вы трое, поднимайтесь, – приказал главный охранник. – Вставайте на ноги. Vite, vite.

Ее спасители слезли с нападавшего и поднялись на ноги. Он тоже встал и искоса посмотрел на Хейзел.

– Пошли домой, Хейзел, – сказала Колетт, обняв ее за плечи.

Когда они отошли от территории лагеря, Колетт добавила:

– Давай уедем из этой помойки и вернемся в Париж.

Хейзел была рада согласиться с подругой, пока не вернулась в свою комнату и не нашла письмо от матери, с приложенной к нему вырезкой из газеты.

Аид

Добро пожаловать домой – 6 мая, 1918

После нескольких недель в госпитале Модсли, Джеймса выписали в начале мая.

Все дни слились в один.

Бывали моменты, когда он вообще ни о чем не думал. Может, только о малиновке, севшей на его подоконник. О цветах в вазе.

Его прекратило трясти, и он больше не видел шприца.

По вечерам в общей комнате, где пациенты обычно принимали пищу, включали граммофон. Он играл в шашки с другими пациентами. Иногда они разговаривали друг с другом, а иногда плакали.

На пути в Челмсфорд родители Джеймса сидели по обе стороны от него. Мать взяла его под руку и прижала к себе. Он почувствовал себя маленьким мальчиком.

Увидев Мэгги и Боба, бегущих к нему с крыльца, он заплакал. Боб стал выше, и у него на носу появились прыщи. Мегги немного поправилась, а ее волосы были еще кудрявее, чем раньше. Увидев его слезы, они испугались, что сделали что-то не так. Он хотел им все объяснить, но не смог проронить ни слова, поэтому просто ушел в свою комнату.

Джеймсу казалось, что ему снова тринадцать лет, как его брату. Он смотрел на игрушечных солдатиков, выстроившихся на книжной полке, и ему хотелось смеяться.

Рядом с кроватью лежал его вещмешок, который каким-то чудом нашелся на поле боя. Он вызывал у Джеймса лишь отвращение.

На его письменном столе лежала пачка писем. Он решил оставить письмо Хейзел напоследок, еще не зная, принесет оно радость или боль.

Первое письмо было от рядового Билли Натли.

Дорогой Джеймс. Наш новый сержант дал мне твой адрес. Нас переназначили в Третью армию, под командование генерала Бинга. Наши траншеи не намного дальше прежних, но здесь довольно спокойно. Фрицы задали нам жару, но теперь их силы иссякли, и мы еще держимся. Я получил добрые вести от семьи Чада Браунинга. Он вернулся в Уэльс и потихоньку выздоравливает, но шрамы останутся на всю жизнь. Его родители хотели тебе написать, и я дал им твой адрес. Я рассказал новому сержанту, как ты разобрался со штурмовиками и отнес Браунинга в безопасное место. Мы все сказали, что тебя нужно представить к награде. Гилкрист, как ты, наверное, знаешь, погиб, и Селкирк тоже. Мэйсон пропал без вести. Мы, или, по крайней мере, то, что от нас осталось, все еще здесь. Поскорее выздоравливай и возвращайся к нам, в полк. Не забывай о нас, пока отдыхаешь. Твое здоровье. Билл.

Письмо задрожало у него в руке. Он поспешил открыть следующее.

20 апреля, 1918. Дорогой мистер Олдридж, я пишу вам, чтобы выразить нашу с женой благодарность за то, что вы героически спасли нашего бедного сына Чада. Он все еще восстанавливает здоровье в больнице. Мы надеемся, что он полностью выздоровеет. Под всеми этими бинтами он все еще наш Чад, несмотря ни на что. Мы не знаем, как вас отблагодарить, но, если вам когда-либо понадобится наша помощь – не стесняйтесь об этом сообщить. Искренне ваши, мистер и миссис Боуэн Браунинг, Тенби, Уэльс.

Следующее письмо пришло из армии. Его наградили медалью «За выдающуюся службу». К письму был приложен чек на двадцать фунтов и сообщение о том, что медаль пришлют позже.

Следующее письмо было написано женским почерком, а на конверте стояла пометка Юношеской христианской организации. Он прочел записку миссис Дэвис, обвинявшую Хейзел в неподобающих отношениях с солдатами.

У него перед глазами появился Париж. Поплар. Поезда. Альберт-холл.

Было невозможно поверить, что эта застенчивая пианистка совершила хоть одну из вещей, описанных в письме этой женщины. Должно быть, это ложь. Но почему эта женщина вообще решила написать ему?

Его сердце не могло разбиться еще больше, но где-то в укромном уголке своей души, растерзанной войной, он плакал. Если Хейзел Виндикотт на самом деле не та, кем кажется – во что еще ему верить? Честь, Право и Справедливость уже рассыпались в прах.

Он прочел письмо еще раз.

Джеймс подумал, что милостивая Судьба заставила миссис Дэвис написать все это, чтобы облегчить боль прощания. Если отсутствие писем с его стороны еще не убило в Хейзел те теплые чувства, что она однажды испытывала к нему, то он должен убить их сам. Он больше не заслуживал любви девушки, хорошей или плохой. Он был лишь оболочкой мужчины. Оболочкой мальчика, свернувшегося клубком в маленькой кровати своей детской спальни. Ни одна девушка не захотела бы видеть его рядом с собой.

Он попытался представить, что Хейзел сейчас зайдет в его комнату, и его кожа похолодела.

Но не потому, что встреча с ней не была его самым страстным желанием.

А потому что именно этого он и хотел.

Настанет день, когда он оглянется на свою жизнь, на розовато-лиловые воспоминания о Хейзел, и будет рад, что знал ее когда-то. Что однажды он значил что-то для такой девушки, как она, и слышал от нее слова любви.

Письмо от Хейзел, пересланное штабом Пятой армии, осталось неоткрытым. Большой плотный конверт был всем, что осталось. Джеймс открыл его и достал наружу черный картонный лист, сложенный пополам. Внутри он нашел фотографию, на которой они с Хейзел, одетой в новое розовое пальто, улыбались возле гипсовой статуи Купидона.