Читать книгу "Стража последнего рубежа - Сергей Волков"

— Ты чего, вчера народилась? — неподдельно изумился Мыря. — Коща не знаешь?

— Нет. Слыхала только, — растерялась Соня.

— Кощ, он после войны в наших палестинах объявился, — весело поблескивая глазами, охотно начал говорить Мыря. Усевшись прямо на пол, бородач стянул сапог, перематывая портянку. — Откуда взялся — никто толком не ведает, хотя поговаривали незнати, что с закатных земель пришел. Личеней, что могучими чарами владеют, по шуйским перстам перечесть можно. Кощ как раз из таковских. Морочник сильный, хитер к тому ж. Мне один колдобенник баял, что Кощ Черного ведьмака в свое время примял и гнездовище его разорил, а незнатей заклятых по миру пустил.

В Москву Кощ заявился аккурат в год, когда хозяин преставился. Думаю, раньше сюда ему хода не было, уж больно сильна была Красная печать. А как не стало хозяина, набольшие его власть делить кинулись — тут всякая темноть и полезла в Первопрестольную.

Незнати столичные в ту пору под списком ходили, а диких да пришлых ловили и за сто первую версту отсылали, гнить безвестными. Кощ огляделся первые деньки да сразу к Юшке Кровянику, к наказному атаману незнатей, явился. Встал и враз силу свою объявил, а потом говорит: «Хочу я всех вас, незнати, под собой видеть, а ты, атаман, от Красной печати отступись — и по правую руку мою тогда сядешь».

Юшка глядит — сильный чаровник перед ним, да только один-одинешенек. Вроде можно и псов спустить, кровью личеньей полакомиться невозбранно, да только не дурак же пришленец, чтобы вот так оголтело под клык соваться. И одолело атамана великое сомнение. Ничего сразу не ответил он Кощу, а созвал шептунов, незнатей бывалых да верных и стал совет держать — как быть? Три дня и три ночи толковище это длилось, а Кощ ждал, за часами следя.

И на третью ночь присудили шептуны да бывальцы — взять личеня Коща, хучь он и чаровник, в оборот до полной его, Коща, смерти и изничтожения. И спустили со сворок псов, и отрастили псы зубы в локоть, а лихие незнати из охочих да ярых следом кинулись — чужинца добивать. А сам Юшка встал над ночной Москвой, и в правой его руке горела Красная печать, готовая пасть на каждого, кто против уклада, хозяином заведенного, выступить посмел, а левой он черного котенка гладил, котенка не простого — чаровного, с мертвым глазом.

Не знал Юшка, что со смертью хозяина кончилась большая сила Красной печати. Кощ псов огнем встретил, охотчиков в камень заклятиями своими обернул — и пошел к атаманову обиталищу. Там разбил он печать и посохом железным ударил Юшку трижды, приговаривая: «Кланяйся, неразумный, батька пришел!» Испугался черный котенок и бежать бросился. А Юшка ум потерял и не стал кланяться, а встал и пошел, и лишь одно говорил: «Кыс-кыс-кыс!», котенка своего мертвоглазого подзывая. Так, говорят, по сей день и ходит по граду Москову, ищет пропажу да дурнопьяных личеней давит по темным дворам.

Кощ с той поры стал над всем московским Темным миром заглавлеником. Свой уклад поставил, свою дружину завел — и всех незнатей в щучий хвост смял. Теперь кто под выкупом ходит, кто в подручниках, а кто и безумным живет, трижды посохом по лбу получив, как Юшка Кровяник.

— Но мы-то ему что сделали? — содрогнувшись, поинтересовалась Соня.

— Ты-то — не знаю, а я-то давно с ним бодаюсь, — подмигнув девушке, ответил Мыря, закончил переобуваться и поднялся на ноги. — А чтоб понять, что тут у Коща за интерес, поведай-ка мне, чаровница, про себя да про полуверка твоего. Блазнится мне — еще вчера ты личенихой бегала и сила твоя негаданной пришла, а?

Соня вздохнула и кратко рассказала бородатому незнатю все, что случилось с ней за последний месяц…

Серый бетон над головой. Бетонные стены. Бетонный пол. Пыль, мох, паутина. Слабый желтоватый свет. Запах прели, сырость. Трудно дышать. Болят мышцы, но боль какая-то вялая, тягучая. Она сидит в теле, как огромная заноза…

«Я вижу! — вдруг поняла Тамара. — Я дышу! Я жива!» Девушка, с трудом ворочая затекшей шеей, огляделась. «Где я? Что со мной?» Помещение, где она находилась, напоминало большой подвал. Несколько факелов освещали круговую галерею, огражденную ржавыми поручнями. Метрах в пяти вверху угадывался потолок, с которого свисали клочья плесени. Выше была еще одна галерея, а внизу, в большой земляной яме, Тамара увидела странное устройство — огромную, всю в заклепках железную бочку, к которой зачем-то был присоединен исполинский шнек от мясорубки. Ребра шнека блестели, словно начищенные, а на торце грозно торчали стальные зубья.

На изогнутой арматурине, торчащей из стены, она заметила помаргивающий красным огоньком датчик движения — такие имелись в хозяйстве Довбуня и Логунова. Вот только этот датчик явно не мог послать никакого сигнала — стараниями ее похитителей он был окутан переливающейся всеми цветами радуги полупрозрачной сферой, покоящейся на растопыренных пальцах отрубленной человеческой руки.

Пошевелившись, Тамара поняла, что она связана, а рот ее заклеен чем-то липким. И тут воспоминания лавиной обрушились на девушку. Штаб. Вершинин. Отъезд Чеканина. Убийство охранников. Жуткая тварь с крыльями.

«Я заложница. Я в плену». От этой мысли Тамаре стало так плохо, что она едва удержалась на краю сознания. Отчаяние, охватившее ее, казалось темной водой, захлестнувшей, накрывшей девушку с головой. Она принялась биться в путах, как муха в паутине; задыхалась, тщетно пытаясь кричать и звать на помощь. Так продолжалось несколько минут — или часов?

Обессилев, Тамара наконец сдалась. Слезы потекли из ее глаз, очки запотели. И тут она услышала шорох сыплющейся сверху земли. На верхней галерее что-то происходило. Вот раздались голоса, зазвучали шаги, оглушительно заскрипели ржавые петли двери. А потом возле девушки возникли такие кошмарные существа, что ей снова захотелось потерять сознание.

Их было пятеро. Низенькая, похожая на карлика женщина с уродливым лицом, напоминающая злую птицу. Коренастый монстр с кабаньим рылом. Заросший сивым волосом длинноусый гном в грязном овчинном тулупе. Смуглый человечек в линялой вязаной шапочке. И призрачное, зыбкое пятно, из колышущихся недр которого вдруг выдвинулась костяная старушечья мордочка. Выдвинулась — и с любопытством принялась разглядывать Тамару.

«Незнати, — поняла девушка. — Чужие незнати. Стража — или убийцы? А вдруг они захотят «пивнуть» меня?» Почему-то это казалось Тамаре страшнее, чем смерть.

— Личениха, — прокаркала женщина-птица. Переваливаясь на когтистых лапах, она кругом обошла привязанную к стулу Тамару, довольно осклабилась: — Вот, значит, какая служба. Сторожить будем. Ну и ладно…

Усевшись кружком, незнати порылись в своем тряпье, извлекли куски хлеба, огрызки яблок, картошку, бутыль с пивом и принялись трапезничать, не обращая на Тамару никакого внимания. Время, сжавшееся было в тугой комок, вновь потекло медленно, как масло. Потрескивали факелы, чавкали незнати. Покончив с едой, они расположились на отдых.

— Два Вершка! — сыто отрыгивая, распорядилась женщина-птица. Тамара поняла, что она верховодит в этой странной компании. — Первым сторожить будешь. Гляди в оба да уши востро держи! Если заснешь…