Читать книгу "Филипп Август - Жерар Сивери"

Приняв французских послов в Италии, Фридрих Барбаросса направился в сторону Лионской области, относившейся к Империи. Там он принял Раймунда де Сен-Жиля, графа Тулузского, и Эмбера де Божё, которые от имени короля Франции начали переговоры. Аббат Клерво и епископ Клермонский продолжили их. В воскресенье 14 февраля 1170 года два государя встретились близ Туля. Они составили тогда проект женитьбы Филиппа на одной из дочерей Фридриха. В их намерения входило и восстановление церковного единства: император был готов признать Александра III истинным папой. Однако понтифика напугала возможность установления длительного согласия между Людовиком VII и Фридрихом именно по причине планировавшегося брачного союза. Папа написал архиепископу Реймсскому, Генриху, брату короля Франции, чтобы помолвка была расстроена[18]. При этом он, однако, понимал, что должен дать некоторую почетную компенсацию Людовику VII, хотевшему женить своего сына на императорской принцессе, и устроил так, чтобы Агнесса, младшая сестра Филиппа, вышла замуж за Алексея, сына и наследника императора Византии. Брак был заключен в 1180 году, когда принцессе исполнилось 14 лет. Зато переговоры относительно брака Филиппа с дочерью Фридриха Барбароссы завершились ничем, и наследник французского престола так и не женился на принцессе из рода Гогенштауфенов.

Кроме того, Людовик VII уже не нуждался в поддержке Священной Римской империи. Убийство Томаса Бекета 24 декабря 1170 года вызвало живое возмущение против Генриха II, особенно среди церковнослужителей. Королева Алиенора, разгневанная на своего супруга, который ее покинул и завел любовницу, удалилась в свои аквитанские земли. Там она поддержала мятеж четырех своих сыновей против отца, тяжелая опека которого стала для них невыносима. Еще ранее, в 1169 году, Генрих II выделил Англию, Анжу и Нормандию в удел старшему сыну, Генриху, Аквитанию — младшему, Ричарду, но при этом не предоставил им никаких полномочий и ничего не обещал самым юным сыновьям — Жоффруа и Иоанну. В 1173 году четверо принцев вместе с матерью восстали против него. Людовик VII ловко разжигал эту ссору, но не вступал при этом в какие-либо официальные коалиции с английскими принцами. Генрих II победил, добившись сначала покорности от старшего сына, а затем и от Ричарда. В 1177 году он уже в свой черед стал угрожать Капетингу. Папский легат вмешался на стороне последнего, и король Англии прекратил наступательные действия.

Было очевидно, что это лишь временная отсрочка, и Людовик VII стал искать союзников. Он не мог опять обратиться с просьбой к императору, поскольку не желал лишиться поддержки папского престола, который недавно помог ему выйти из очень тяжелой ситуации. Поэтому король Франции бросил взор в сторону богатого графства Фландрского, сеньором которого был Филипп Эльзасский. Разве брачный союз не был бы лучшим средством для закрепления соглашения? Но у графа Фландрского не было детей в его браке с Елизаветой де Вермандуа, и он предложил дать в жены Филиппу Французскому самую старшую из своих племянниц, Иду, дочь его брата Матьё, чья супруга, Мария, была наследницей графства Булонь.

Осмотрительный человек, граф Фландрский не желал, однако, вызывать неудовольствие у короля Англии. Он дал знать о брачном проекте Генриху II, который направил к нему посольство. Филипп Эльзасский прибегал к уловкам, не желая сердить ни короля Франции, ни короля Англии, и в итоге не принял никакого решения. На этом дело и встало[19].

Можно ли было привести юному принцу более наглядный пример международных отношений, чем этот торг, объектом которого он стал? Робер Клеман, который, по всей вероятности, советовал королю по этому поводу, не упустил случая ввести своего воспитанника в курс дела. Ведь политическое образование будущего государя в те времена больше зависело от анализа конкретных случаев и решений, которые принимались по насущным вопросам, встававшим изо дня в день, нежели от какого-нибудь теоретического, книжного собрания знаний. По меньшей мере Филипп знал определенный набор данностей, с которыми постоянно приходилось иметь дело королю Франции: империя, папство, Англия и великие территориальные владения в королевстве, в особенности французские фьефы короля Англии, графство Шампань с его графской фамилией, имевшей такое большое влияние при королевском дворе, и графство Фландрское, чей правитель с замечательным мастерством проводил политику лавирования между Францией и Англией ради наибольшего удовлетворения своих собственных амбиций.

***

Несомненно, что Филипп получил превосходную подготовку. Это позволяет лучше понять его испуг, когда он осознал, сколь трудную задачу предстоит решать будущему королю Франции. Предложенный «дар» мог показаться ему отравленным. Королевство было разделено между несколькими могучими силами, и он должен был это учитывать, одновременно не упуская из виду отношений с другими государствами. Свое собственное расколотое королевство вызывало в нем куда больше тревоги, чем зарубежные страны с их правителями. Он был на пороге очень ответственной и жестокой игры, из которой ему надлежало выйти с честью, к наибольшему благу для своего государства, королевской власти и династии Капетингов.

Быть в курсе запутанных интриг, опасностей и секретов власти — это одно, а сознавать, что тебе предстоит нести бремя правителя и в одиночку держать ответ перед Богом — это, по своей сути, уже совсем другое дело. Зрелые по возрасту люди, страстно желавшие власти, откровенно описывали чувство головокружения, которое охватывало их при мысли о своей ответственности, как только они достигали заветной цели. Вполне естественно предположить, что, когда перспектива коронации стала неизбежной, подросток, живой, вдумчивый и чувствительный, был взволнован до самой глубины своего существа и поддался искушению, быть может, неосознанному, отказаться от уготованной ему участи. Это испытание сопровождалось психологическим кризисом, который изменил его поведение и мировоззрение. Избалованный, рано поумневший, дерзкий и самоуверенный ребенок открыл для себя, со страданием и болью, кем ему надлежит быть: королем, достойным своего звания. Когда он взял себя в руки, то принял решение, от которого уже не отступится: если и быть королем, то в самой полной мере, ведя себя как политик, как государственный муж. Бесполезно задаваться вопросом, желал ли Филипп быть королем? У него просто не было выбора. Он должен был им стать, но от него зависело, принять ли власть обдуманно и пользоваться ли ею в полной мере. Пугающая гонка в Компьенском лесу и ее болезненные последствия внесли свой вклад в глубокое телесное и умственное потрясение, испытанное принцем. Этот кризис личности преобразил подростка и сделал из него властителя. Как и все великие исторические деятели, он проникся острым осознанием — и пронес его через всю свою жизнь — несовпадения между тем, кем он был, и своей должностью, между тем, кем он был, и той ролью, которую он взял на себя: одновременно быть человеком, как другие, и королем; быть исключительным в том звании, которое он собирался принять. Это постижение произошло стремительно, при деликатных обстоятельствах, и некоторые охотно сравнили бы его с нарушением внутреннего равновесия, которое должно было оставить свои следы в душе Филиппа на всю оставшуюся жизнь. Но насколько это верно?