Читать книгу "Карнавал насмерть - Анна и Сергей Литвиновы"

Он как раз с англичанами балагурил. Обсуждали ночной храп. Валерий Петрович самоиронично заметил, что он и сам наверняка сегодня воздух сотрясал.

Мужик-островитянин, который ехал в соседнем отсеке вместе с убитым, засмеялся: «Мы тоже не молчали! Тот парень, которого зарезали, знатный храпун. А потом вдруг, в один момент – раз, и оборвалось».

– Дверь снаружи кто-то при этом открывал?

– Да вроде нет.

Ходасевич бегло и как бы наискосок просмотрел Танины заметки. Сунул в карман брюк.

Потом вышел на середину вагона, воздел свою мощную длань, призывая всех к порядку, и провозгласил:

– Господа! Я прошу поднять руку тех из вас, кто приехал на вокзал и сел в поезд непосредственно после матча, прямо со стадиона, со своим багажом.

Таковых оказалось немало: старички с мальчиком, китайцы, пуэрториканцы, англичане и тот заядлый любитель из Сибири, что ночевал в вип-зале вокзала. Не прямо с футбола прибыли лишь уроженцы М., семья убитого, парень-красавец да двое мускулистых с языческими татушками.

– Кто-то при этом оставлял свои вещи в камерах хранения вокзала или стадиона?

Да, и такие нашлись: пенсионеры с внуком и китайцы.

В первый момент Татьяна не могла понять, зачем это, а потом до нее дошло: на стадионах – строжайшие меры безопасности. Никто не сможет туда ни в коем случае пронести кинжал типа того, каким был убит несчастный Гарик Качалов. Поэтому те, кто после матча сразу с вещами отправился на вокзал (и не оставлял их предварительно в камере хранения), могут быть вне подозрений. Существует, конечно, вариант, что некто третий, неизвестный соучастник, передал им оружие по дороге или в самом поезде, но слишком уж это получается затейливо.

Итак, пуэрториканцев, англичан и сибиряка из списка подозреваемых можно вычеркивать?

Татьяна всю дорогу следила за красавицей Ольгой и ее братом. Они представлялись ей самыми подозрительными, особенно после той маленькой детали – капельки крови, которую она заметила. Вдобавок у женщины имелся мощный мотив: избавиться от опостылевшего мужа. Но боже мой, почему так сложно? Зачем в вагоне, после футбола, с кучей свидетелей и огромным риском?

Качалова выглядела заледенелой, будто бы замороженной. Виновата она или нет? Было трудно представить, что творится в ее душе. Она только что потеряла мужа. Но прав Ходасевич: вообразить, что молодая женщина хладнокровно вонзила нож ему в грудь, под шею, да с одного удара, да сразу насмерть, было трудно.

А брат ее Черевикин пребывал в явном неадеквате. Вдруг, не обращаясь ни к кому конкретно, он довольно громко, сбивчиво и сумбурно заговорил:

– Я сколько ему говорил: хватит храпеть! Не храпи!

Красавица-Ольга цыкнула на него:

– Перестань! Замолчи!

Лицо ее стало по-настоящему злым.

Но тот, не обращая на нее внимания, продолжал:

– Я говорил ему: иди, лечись! Что ты храпишь, как грузчик?! Молодой ведь вроде человек. Да и пьянство бесконечное. Как говорится, о мертвых ничего, кроме хорошего, но в самом деле! Доколе, как говорится, можно терпеть!

– Заткнись!! – гаркнула Качалова и даже чуть не замахнулась на брата.

Но Ходасевич, казалось, не обратил на инцидент ни малейшего внимания. К нему как раз пришел из седьмого вагона давешний полицейский лейтенантик, отозвал в узкий коридорчик рядом с кухней и стал что-то докладывать. Таня поспешила к ним. Помощница она, как ее, в конце концов, объявил Ходасевич, или нет? Имеет право знать.

Успела услышать лишь обрывок:

– …у него под подушкой – психотропный препарат. Галоперидол в таблетках.

Татьяна влезла:

– Имеется в виду брат жены убитого?

Лейтенантик кивнул, с некоторым даже удивлением от ее осведомленности.

А полковник в отставке проговорил, обращаясь к нему, одними губами:

– Думаю, вам пора его брать. И пожалуйста, пошумнее. Вам же этот шум в итоге поможет.

Юный полицейский сосредоточенно кивнул, подозвал к себе сержанта (или старшину), и они вдвоем отправились к столику, за которым сидели красавица-вдова и ее брат. Когда достигли цели, лейтенантик не без пафоса обратился к странному молодому человеку:

– Гражданин Черевикин, вы задержаны по подозрению в убийстве вашего зятя Игоря Качалова. Пройдемте.

Сестра его закричала – несколько, как показалось Тане, ненатурально:

– Вы не имеете права! Где ваши доказательства?!

А Черевикин театрально захохотал:

– Я ведь ему говорил! Говорил! Я предупреждал его! Хватит! Хватит, Игоряша, говорил я ему! Перестань, говорил, храпеть!

7

Процессия отправилась в противоположную сторону от ресторана, нежели «родной» седьмой вагон, – в штабной, под номером восемь. Группу возглавлял лейтенант, за ним следовал преступник, руки за спину – спецсредства в виде наручников решили не применять. Дальше шел полисмен мелкого звания, потом Ходасевич и, наконец, Татьяна. Она решила, что раз столько сделала для расследования, то никто не имеет права ее гнать и рассказывать сказки про тайны следствия.

На ходу, над дрыгающейся сцепкой, девушка бросила отчиму:

– Ты ведь заметил?

– Еще бы.

– А кто был первый, ты или я?

– Тебе сильно вредит, – пробурчал в ответ экс-полковник, – излишнее тщеславие.

Таня не осталась в долгу, съязвила:

– А тебе, Валерочка, сильно вредит твоя старческая близорукость.

Да, они поняли друг друга без слов и разглядели на застегнутой на все пуговицы рубашке убийцы крошечную капельку красного цвета – возможно, крови.

Расположились в одном из штабных купе. Судя по тому, как в нем попахивало – мужиками, казармой, – то было постоянное пристанище полицейских.

Лейтенант объявил:

– У нас допрос неофициальный, просто опрос, поэтому присутствие посторонних лиц является допустимым. А вам, гражданин Черевикин, я советую сейчас, как говорится, облегчить душу. И, что называется, отрепетировать ваши будущие показания, с тем чтобы в итоге суд и приговор как можно более полно учел смягчающие дело обстоятельства. Итак, рассказывайте. С какого времени вы состоите на учете в психоневрологическом диспансере?

Черевикин вздрогнул от неожиданности, вышел из того ступора, в который его повергло задержание, и автоматически проговорил:

– С девятого года.

– Две тысячи девятого? – уточнил лейтенант.

– Да.

– В стационаре лечились?

– Да. Три раза. Или два.

– Ну вот! – воскликнул полицейский, сменив тон и переходя на гораздо более панибратский: – Самое время тебе косить под невменяемое состояние. Да ты, наверно, в нем и находился? Выпил лишку? Или таблеток наглотался?