Читать книгу "Дело № 113 - Эмиль Габорио"

— А он никогда не говорил вам о своем прошлом?

— Он?… Да ведь я же говорила вам, что он меня не любит!

Она заплакала, и крупные слезы медленно покатились у нее по щекам.

— Но я люблю его! — воскликнула она, и глаза ее засветились. — И я должна спасти его! О, я сумею говорить и с ничтожеством — патроном, который его обвиняет, и перед судом, и перед всем светом! Пойдемте, милостивый государь, и вы увидите, что еще до наступления вечера или он будет освобожден, или же вместе с ним буду арестована и я.

Фанферло постарался успокоить ее.

— Чего вы достигнете этим, сударыня? — сказал он ей. — Ровно ничего. Поверьте мне, успех сомнителен и вы этим только скомпрометируете себя. Кто поручится в том, что вас не примут за соучастницу господина Бертоми?

Но то что испугало Кавальона, что заставило его так трусливо отдать порученную ему записку, только подстрекнуло энтузиазм госпожи Жипси и заставило ее следовать вдохновению сердца.

— Ничего я не боюсь! — воскликнула она. — Я не верю этому, а если бы это так и случилось, то и отлично: он оценит мою попытку спасти его. Я уверена в его невиновности, а если он и виновен, пусть так: я разделю с ним его судьбу!

Настойчивость Жипси становилась небезопасной. Она торопливо набросила на плечи манто, надела шляпу и, как была, в пеньюаре и в туфлях, готова была идти ко всем судьям Парижа.

— Едемте! — сказала она нетерпеливо.

— Я к вашим услугам, сударыня, — ответил Фанферло. — Поедемте. Но только, пока не поздно, позвольте вам заметить, что мы этим окажем Просперу очень плохую услугу.

— Почему? — спросила она.

— А потому, что он, вероятно, уже выработал свой план защиты. Знаете ли вы, что, явившись к нему в то самое время, как он приказывает вам скрыться, вы тем самым, быть может, разрушите его самые надежные средства к самозащите?

Госпожа Жипси помедлила немного. Она оценивала значение слов Фанферло.

— Во всяком случае, — возразила она, — я не могу сидеть здесь сложа руки, не попытавшись хоть чем-нибудь спасти его. Этот пол жжет мне ноги, понимаете ли вы это?

Но было очевидно, что если она и не совсем была убеждена, то во всяком случае решимость ее была поколеблена. Сыщик понял это, что и придало его действиям большую свободу и его словам больший авторитет.

— Сударыня, — обратился он к ней. — У вас в руках очень простое средство помочь человеку, которого вы любите.

— Какое? Говорите!

— Повиноваться ему, дорогое дитя мое…

Жипси ожидала совсем другого.

— Повиноваться!.. — прошептала она. — Повиноваться…

— В этом ваша обязанность, — продолжал серьезно и с достоинством Фанферло, — священная обязанность.

Она все еще колебалась, а он взял со стола записку от Проспера и сказал:

— Взгляните! Господин Бертоми в ужасный момент своего ареста указывает вам, как поступить, и вы не хотите придавать значения этому разумному предостережению. Что он здесь пишет? Прочтемте вместе эту записку, прямо свидетельствующую о его просьбе. «Если ты любишь меня, — пишет он, — то повинуйся мне». А вы отказываетесь повиноваться. «От этого, быть может, зависит моя жизнь», пишет он далее. Значит, вы не любите его? Несчастное дитя, разве вы не понимаете, что, советуя вам бежать, спрятаться, господин Бертоми имеет на то свои основания, быть может, тяжкие, крайние…

Жипси была достаточно умна, чтобы понять эти слова.

— Основания!.. — сказала она. — Значит, ему необходимо, чтобы наш роман был тайной для всех? Да, я понимаю теперь, я догадалась! Совершенно верно! Мое присутствие здесь, где я живу целый год, может послужить для него тяжким обвинением. Будут придираться ко всему, чем я владею, к моим платьям, кружевам, драгоценностям, и благодаря этой роскоши обвинят его. Станут спрашивать его, откуда он брал столько денег, чтобы удовлетворить мои прихоти — это ужасно!

Сыщик утвердительно кивнул головой.

— В таком случае надо бежать, бежать поскорее, и кто знает, быть может, полиция уже стоит на пороге, сейчас войдет сюда…

И, оставив сыщика одного, Нина бросилась в будуар, кликнула к себе девушку, кухарку и казачка и стала поспешно укладываться.

— Все готово, — сказала она сыщику через минуту. — Куда теперь ехать?

— А разве господин Бертоми не указывает вам этого, сударыня? Куда-нибудь на другой конец Парижа, в какие-нибудь меблированные комнаты или в гостиницу…

— Но я не знаю ни одной.

— Я могу указать вам одну гостиницу, но, боюсь, она не понравится вам. Там уж такой роскоши не найдете… Но зато благодаря моей рекомендации вы будете там скрыты совершенно и там будут обращаться с вами, как с маленькой королевой.

— А где это?

— На краю света, набережная Сен-Мишель, гостиница «Архистратиг», у госпожи Александры…

— Вот перо и чернила. Пишите рекомендацию!

Он исполнил приказание.

— С этими тремя строчками, сударыня, — сказал он, — вы можете вить из госпожи Александры веревки.

— Отлично! Теперь каким образом передать мой адрес Кавальону? Он должен доставлять мне письма от Проспера…

— Я постараюсь найти его и передам ему ваш адрес сам.

Жипси послала за каретой, и Фанферло сам вызвался нанять ее. Когда он вышел на улицу, счастье и здесь не изменило ему: мимо дома проезжал извозчик. Он остановил его.

— Сейчас ты повезешь одну даму-брюнетку, — сказал он ему, записав предварительно его номер. — Она выйдет сейчас с чемоданами. Если она прикажет тебе везти ее на улицу Сен-Мишель, то ты пощелкай мне бичом. Если же она даст тебе другой адрес, то ты слезь с козел, точно бы для того, чтобы поправить упряжь. Я буду за тобой наблюдать издалека.

И он пошел на другую сторону улицы и спустился в погребок.

Ему недолго пришлось ожидать. Скоро громкие удары бича раздались в молчании улицы: Нина отправлялась в гостиницу «Архистратиг».

— Клюет! — радостно воскликнул сыщик. — Теперь она у меня в руках.

Глава IV

В то самое время, когда госпожа Жипси отправлялась искать убежища в гостинице «Архистратиг», указанной ей сыщиком Фанферло, Проспер Бертоми был доставлен в сыскную полицию.

Стояло превосходное время. Весенний день в полном своем блеске. Всю дорогу, пока экипаж ехал по улице Монмартр, Проспер то и дело высовывал голову из окна, глубоко сожалея о том, что ему придется сидеть в тюрьме именно теперь, когда так ласково солнце и когда так хорошо в природе.

— На улице так отлично, — проговорил он, — что никогда еще я не чувствовал такой зависти к прохожим, как сейчас.

— Я понимаю вас, — ответил ему один из сопровождавших его полицейских.