Читать книгу "Медальон Великой княжны - Юлия Алейникова"

— Что, красивая? — Еще больше заволновался Павел.

— Ужас до чего. Вся из себя ладная, высокая, румяная, глазищи — во! И с нами не задирается. Когда их с Николашкой гулять водят…

— С кем?

— С царем бывшим. Это у нас так в охране его называют. Ну, всякие там, за глаза, конечно. А так Николай Александрович. Гражданин Романов, — объяснял Ванька, жутко гордый своей осведомленностью в столь важных и секретных вещах. — Только ты это, — спохватился он, — это все секретно! Я тебе только потому рассказываю, что в охрану зову. У нас там знаешь кто главный? Авдеев, слесарь с нашего Злоказовского. Помнишь его?

— Помню. Дрянь-человек, — сплюнул на пол Пашка, снова теряя интерес к делу.

— Ты давай не заговаривайся! Он теперь знаешь, о-го-го, — остановил его Ванька. — И вообще. Харчи, довольствие денежное — что надо, и работа не пыльная. А обстановка вокруг города сам знаешь. Так что проявляй свою пролетарскую сознательность и не выкобенивайся.

Так Павлуха, Павел Михайлович Лушин, оказался в том самом доме особого назначения. Приземистом, двухэтажном, похожем на лабаз каменном доме, стоявшем на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка.

— Из наших, говоришь, заводских? — С прищуром разглядывал его Авдеев при первой встрече. Неряшливый, с помятым лицом и красными мутноватыми глазами, но важной неспешностью в голосе и солидной основательностью в движениях. — Кого охранять будем, знаешь?

— Знаю, — с вызовом и неприязнью глядя на Авдеева, протянул Павлуха.

— То-то. К городу рвутся чешские соединения, белогвардейская контра наступает, да и у нас тут не все спокойно. Революционные массы требуют казни тирана, а бывшие царские прихвостни плетут заговоры по его освобождению. — Подняв вверх чумазый указательный палец, разглагольствовал Авдеев, пока Павлуха с тоской разглядывал заплеванную, с неубранной кроватью в углу, с заставленным всяким хламом и объедками столом комендантскую. — Так что, товарищ Лушин, готовы вы в этот опасный момент взять на себя пролетарскую ответственность за судьбу кровавых злодеев, пивших долгие годы народную кровь?

— Готов. А жить где придется, здеся али на квартире? — почесав за ухом без всякого осознания момента, спросил Павлуха. Не любил он этой трепотни. Вот не любил, и баста. Потому и на митинги не ходил, устал от горлопанов. Сперва, конечно, нравилось, даже дух захватывало, до чего говорят смело да бойко, а потом наскучило. И сейчас стоял и от скуки заусенец отгрызал.

— Ладно, — солидно кивнул Авдеев. — Жить будешь напротив, на казенной квартире. Выдайте бойцу оружие и обмундирование да покажите здеся все. А уж на дежурство завтра заступишь. Сегодня у нас день важный, — напоследок заметил Авдеев и махнул рукой, чтоб убирались, значит.

— Мошкин, Василий Прокопович, заместитель коменданта, — протягивая руку, представился невысокий крепенький мужичонка в черной кожанке, ждавший их в коридоре. — Пойдем, покажу, что ли. Тута за энтой вот дверью семейство обретается. Здеся, значит, комендант. Ну, ты видал уже. Рядом караульная. А здеся знаешь что? — хитро сощурив глаз, спросил у Павлухи Мошкин. — Ватерклозет.

И убедившись по Павлухиному невыразительному лицу, что тот ни хрена не понял, пояснил.

— Уборная барская. Загляни, небось не видал такого. — И он широко распахнул дверь.

Павлуха такого и впрямь не видал. Все в белом кафеле, посреди комнаты ваза белая, а в сторонке такое же белоснежное корыто и краники к нему, видно, чтоб воду подавать. Это Павлуха сообразил.

— А посудина эта белая для чего? — чуть смущаясь, спросил он, тыкая в сторону ватерклозета.

— Хм, — довольно ощерился Мошкин. — Уборная и есть. Сюда, значит, дела делаешь, а потом вот дергаешь, — он дернул за цепочку, и самым неожиданным образом откуда непонятно с громким журчанием выплеснулась вода. — О буржуйские замашки! Теперя сюда все ходют — и караул, и семейство. Все равны. А тута они моются, — указал он уже без всякого интереса на ванну и снова вышел на лестницу.

— На первом этаже караул живет. Латыши. Ты будешь напротив квартировать, в доме Попова, вона через улицу. Скороходов, покажешь. — Ванька согласно кивнул. — Вот так, — спускаясь по лестнице мимо вооруженных винтовками и гранатами часовых, — продолжал Мошкин. — С ребятами завтрева познакомишься, а переезжать надо сегодня. Ладно, бывай. Проводите до ворот, и чтоб у меня! — грозно рыкнул он на прощание.

— Ну чего, как? — тихонько спросил Ванька, когда они вышли на улицу.

— А чего Авдеев про важный день говорил, чего у них там сегодня? — с любопытством спросил Павлуха, разглядывая с улицы высоченный дощатый забор, недавно возведенный вокруг дома.

— Да говорил же я тебе: дочери ихние приезжают и наследник, — тихонько тянул Скороходов Павлуху прочь от дома. — Ты давай перебирайся сегодня, а я тебе комнату покажу пока. Со мной жить будешь. Комната хорошая, окнами прямо на дом выходит, и до службы опять же два шага. Самое главное в нашем деле — это по городу не болтать. И вообще, пореже отлучаться. А то небось знаешь, что такое ЧК?

— Знаю небось, — передразнил его Павлуха, моментально теряя интерес к дому.

— Но ты не дрейфь!

Не спалось Павлухе в эту тревожную майскую ночь, наполненную сырой свежестью тающих снегов, пронзительную вздохами и стонами ветра в голых деревьях под окном. Все вертелся он на кровати, прислушиваясь к шорохам, скрипам незнакомого дома, к едва слышному похрапыванию приятеля своего Ваньки Скороходова. Не спалось ему от непривычности места и от жуткого любопытства. Как оно там, в Ипатьевском доме? Спят ли?

Княжны приехали вчера ближе к полудню, он как раз вещички свои в дом Попова перетаскивал. Его, правда, задержали на углу, пока они из пролеток не выгрузились, но он все ж хоть и издали, но поглядел. Хм. Барышни как барышни, одеты скромно, и наследника видел как на руках несли. А завтра его первое дежурство. Павел еще раз перевернулся с боку на бок, тихонько приподнял занавесочку, крохотную такую щелочку сделал и сразу же опустил. Вокруг того дома вдоль забора чуть не кажный метр по часовому с ружьем и бомбой. А ну как метнет? Ванька говорил, что приказы у них самые строгие: чуть что — сразу огонь. А в доме все одно, окон не видно, да и замазаны они известью, чтобы пленники в окна не пялились и на них чтобы не таращились. Хотя куда там, за таким-то забором?

И заснул он крепким, молодым сном, отложив до утра все волнения и заботы.

Из дневника Николая II:

«10 мая. Четверг.

Утром нам в течение одного часа последовательно объявляли, что дети в нескольких часах от города, затем, что они приехали на станцию, и, наконец, что они прибыли к дому, хотя их поезд стоял здесь с 2 часов ночи! Огромная радость была увидеть их снова и обнять после четырехнедельной разлуки и неопределенности. Взаимным расспросам и ответам не было конца. Очень мало писем дошло до них и от них. Много они, бедные, перетерпели нравственного страдания и в Тобольске, и в течение трехдневного пути. За ночь выпал снег и лежал целый день. Днем вышли минут на 20 в сад, было холодно и отчаянно грязно. До ночи ожидали привоза с вокзала кроватей и нужных вещей, но напрасно, и всем дочерям пришлось спать на полу. Алексей ночевал на койке Марии. Вечером, как нарочно, он ушиб себе колено и всю ночь сильно страдал и мешал нам спать».