Читать книгу "Великая Испанская империя - Томас Хью"

Выдающийся французский историк Бартоломе Беннассар считал Вальдеса «прототипом» всех великих инквизиторов‹‹57››. Астуриец по происхождению, Вальдес родился в крохотном городке Салас, в тридцати милях к западу от Овьедо, на дороге в Галисию. С инквизицией он начал сотрудничать еще в 1524 году. В 1539-м Вальдес сменил кардинала Таверу во главе совета Кастилии, а в 1547-м возглавил совет инквизиции. Быть может, вследствие того, что он поддерживал тесные отношения с Кобосом, его считали потенциальным регентом королевства, когда Филипп и император Карл покинули страну в 1554 году. Вальдес оставался великим инквизитором до самой смерти, уже восьмидесятилетним старцем, в 1568 году. К тому времени он подобрал себе ученика с отменной богословской подготовкой — Мельхора Кано.

Задолго до триумфа Вальдеса Филиппу довелось пережить очередную личную трагедию. Летом 1545 года его молодая первая жена и ближняя кузина, Мария Мануэла Португальская, умерла в возрасте восемнадцати лет, произведя на свет принца Карла («Дона Карлоса»). Подобно матери самого Филиппа, она была инфантой Португалии. Алонсо де Улуа уверял, что королева умерла, поскольку ее фрейлины, Мария де Мендоса и герцогиня Альба, отправились наблюдать аутодафе, а слуги, сплошь лютеране и португальцы, подали Марии лимон, которым она и подавилась. Скорее всего, впрочем, она умерла от послеродовой лихорадки, вызванной инфекцией матки; это была наиболее частая причина смерти беременных и родивших женщин в те дни‹‹58››.

Второй супругой Филиппа стала Мария Тюдор из Англии, женщина, руки которой для своего сына усердно добивался император Карл, который рассматривал этот брак как способ покорить Англию. Испытания, выпавшие на долю Филиппа в этом случае, наглядно демонстрируют, сколько велика была власть Карла. Мария, будучи на одиннадцать лет старше Филиппа, ясно дала понять, что не желает ни малейшей близости. А сам Филипп между тем наверняка ощущал насущную потребность в появлении на свет большего числа младенцев королевской крови, дабы обеспечить трон наследниками.

Вообще этот брак не сулил выгод ни одной из сторон. Но на свадебном пиру в Винчестере Филиппа все-таки провозгласили королем Англии; это случилось в 1554 году, о чем, как правило, забывают‹‹59››.

После смерти Марии в 1558 году (судя по всему, кончину ускорила злокачественная опухоль) Филипп как будто позволил себе насладиться несколькими месяцами благословенного одиночества во Фландрии. Венецианский посланник в Мадриде Федерико Бадоаро‹‹60››, бесценный свидетель эпохи, писал, что король сильно мучился несварением желудка и «по этой причине начал недавно, по совету докторов, совершать частые прогулки… Он обильно поглощает сладости и пирожные и воздерживается от фруктов и тому подобного, чреватых тем, что они порождают в теле дурные соки».

Другой венецианский дипломат, Антонио Тьеполо, двоюродный брат художника, писал, что Филипп был человеком невысокого роста, с круглым лицом, ярко-голубыми глазами («голубыми глазами лицемера», если вспомнить знаменитое, пускай предвзятое высказывание Ричарда Форда), толстыми губами и «румяной кожей, как у английских моряков»‹‹61››. Его повадки, полагал посланник Бадоаро,

выдавали честную натуру. Но он бывает рассеянным с женщинами, любит выходить по ночам, меняя облик [этим нередко забавлялась в те годы вся испанская знать], и обожает охоту во всех ее видах… Он больше склонен к мягкости… нежели к гневу, и выказывает особую учтивость посланникам… Часто делится забавными шутками и любит слушать шутки других. Хотя при дворе допустимо шутить за едой, он не позволяет себе смеяться столь же громко, как в собственных покоях, где хохот стоит громовой… Он уделяет пристальное внимание тому, что ему говорят, но обычно не смотрит на тех, с кем беседует, и наклоняет голову книзу, поднимая взгляд лишь ради того, чтобы повести глазами из стороны в сторону. На все вопросы, обращенные к нему, он отвечает кратко… и его усилия направлены не столько на то, чтобы увеличить свои владения силой, сколько на то, чтобы сохранить их мирными способами. Император правил державой, полагаясь исключительно на собственное мнение, а вот король, напротив, правит, прислушиваясь к мнениям других, пускай и не ставит ни в грош никакой другой народ, кроме испанцев. Советуется он только с испанцами‹‹62››.

* * *

Филипп сызмальства интересовался архитектурой и проявлял немалый интерес к планировке и реконструкции дворцов, прежде всего монастыря Эскориал, где ему вскоре предстояло прожить много лет в покоях, сильно напоминавших покои его отца в монастыре Юсте‹‹63››. Другой венецианец, Мигель Суриано, писал, что Филипп

не терпел многолюдья, хотя на людях всегда держался спокойно и полностью владел собою. Ему недоставало чувства юмора и живости нрава, а говорил он обычно очень тихо. Когда люди обращались к нему, их неизменно просили высказываться первыми, и король выслушивал любое обращение до конца. Он был молчалив, учтив и любезен. Хотя, подобно своему отцу, он предпочитал одеваться в черное, нельзя утверждать, что в одежде он тяготел к мрачности. При этом он был чрезвычайно озабочен потребностью в личной чистоте. Потому каждый месяц он появлялся в новом наряде. Однако тщеславия он избегал во всех проявлениях последнего‹‹64››.

Склонный к помпезности рассуждений историк папства Людвиг фон Пастор, для которого никакая подробность не являлась слишком незначительной и никакое обобщение не казалось слишком смелым, позволил себе довольно негативное суждение о Филиппе в те годы: «Вместо того чтобы действовать, король постоянно размышлял, пытаясь выиграть время и оттягивая необходимость принять решение. Его врожденный абсолютизм проявлялся в одержимости лично вникать в мельчайшие детали процесса государственного управления. Суровый, немногословный, недоступный, король быстро убедил всех, что единственное решение, на которое он способен, — это ничего не решать»‹‹65››. Такая точка зрения видится некорректной, пускай Филипп и вправду часто бывал подвержен сомнениям из-за неуверенности в себе. К примеру, в начале 1569 года он написал печальное письмо кардиналу Диего де Эспиносе, главе Королевского совета:

Столь много всякого складывается против меня, и это не может не причинять мне боли и не повергать в уныние… Если бы не положение дел в Гранаде [где шла война с морисками]‹‹66››, которое требует неизбывного внимания, не знаю, на что бы я отвлекся… Разумеется, я не гожусь для нынешнего мира. Мне доподлинно известно, что я должен был очутиться в некой иной жизненной среде, не такой суетной, как та, куда меня определил Господь, не такой отвратительной… Молитесь, чтобы на небесах нам была уготована лучшая участь‹‹67››.