Читать книгу "Капитан Два Лица - Эл Ригби"

— Я хочу кое-что вам показать, но я прошу не пугаться. Это… не очень приятно.

Когда все затаили дыхание, он принялся расстегивать манжеты рубашки — намеренно медленно — и так же медленно объяснял:

— Кое-что в те страшные швэ не давало мне ясно думать, это была боль. Я провел в заточении столь долго, что не только вырос из одежды, но и оковы, конечно, стали тесны моим рукам. Смотрите.

Он встал с места во главе стола и пошел вдоль левой его стороны, демонстрируя два уродливых синюшных рубца, окаймлявших запястья наподобие широких браслетов. Дамы жалостливо качали головами и отворачивались, мужчины, сидевшие напротив, хмурились.

— Немыслимо!

— Ужасно!

— Как жестоки боги!

— Это происки Тёмных!

— За великие дела вашего отца!

На самом деле увечья Дуан получил давно, сидя в тюрьме за недолгий, затеянный от скуки блуд с наложницей мелкого сагиба. Впоследствии тюрьму благополучно подорвала команда «Ласарры», но следы особых заморских кандалов — обманчиво легких обручей, изнутри утыканных тысячами впивающихся в кожу игл, — остались Дуану на память, как предостережение.

— Можешь сколь угодно играть собой, но не играй с чужими сердцами. Потому что однажды некому будет разбить твои цепи. Да и вообще, разве та девица красивее меня?

Дарина, сказавшая это, всегда его понимала. Может, потому что многие женщины нуц обладали даром ясновидения, а может, потому что обнаженным женщинам — а женщины этого народа ходили только обнаженными — легче было пробраться в мужские головы. Почти во все, кроме, наверное, головы Железного. Впрочем, туда не мог пробраться вообще никто.

— Действительно страшно. Они еще болят, дорогой внук?

Идя по Залу Советов, принц не заметил, как приблизился к высокому трону у противоположного конца стола. Здесь на алых подушках сидело маленькое, сухощавое, закутанное в меха существо с шапкой седых волос. Теперь это существо впервые подало свой скрипучий, но густой и сильный голос.

Королева-бабушка обычно не выходила из личной башни, где жила с парой ее возраста музыкантов, дюжиной камеристок и дюжиной же королевских кошек. Но она неизменно появлялась на советах и принимала в них самое живое участие. Дуан помнил, что так было в его юности, видимо, так осталось и теперь. Бабушка не изменилась. Церемонно поклонившись ей, принц произнес:

— Немного. Ничто в сравнении с радостью, которую я испытываю, видя вас.

Глаза — синие, как у отца и у него самого, ни капли не выцветшие, — скользнули по сложенным рукам Дуана. Вопрос прозвучал тихо:

— А из наших ли карьеров была соль с твоих цепей?

Дуан внутренне вздрогнул, но остался спокойным и лишь слегка пожал плечами.

— Мне жаль, но я не знаю. Пути богов неисповедимы.

Морщинистые губы дрогнули и растянулись в жеманную улыбку.

— Боюсь, что я знаю. Но… — она величественно повела рукой, давая позволение отойти, — это подождет. Продолжи свой рассказ.

Дальше Дуан описал, как, еле живой от страха, бил раз за разом цепи о камень, пока те не распались. Упав, они вновь поползли к нему, и он отшвырнул их в расщелину, открывавшую еще более старую, затопленную пещеру. Он представлял это так живо, что невольно восхитился сам собой и дальше в красках поведал, как искал на стене секретный камень, чтобы выйти из Древнейшего Чертога, найдя, бежал по катакомбам, а потом…

Здесь Дуан остановился. Он переводил дух, но все, судя по напряженным лицам, поняли это короткое молчание иначе. «Бедный принц» переходил к самому тяжелому.

— Воздух в Новых Чертогах чище и приятнее того, что в Древнейшем. Целую швэ я просто стоял и вдыхал его, радуясь свободе, не веря в нее. Пока не увидел, что кое-что поменялось с дней, когда отец приводил меня сюда почтить память предков. Гробниц… стало больше на одну, и догадка шевельнулась в самой глубине моего рассудка. Я подошел. И…

Здесь Дуан понял, что действительно говорит с трудом, потому что он больше не врал. Медленно оглядев всех собравшихся, он закончил:

— Птица Камэш, богиня боли, схватила меня за горло когтистыми лапами. Мне казалось, она сейчас вырвет мне позвоночник, и тан с ним вместе. Отец смотрел на меня из-под слоя соли. Я видел, как он поседел, как поменялось от горя его лицо. И в ту швэ я уже знал, что умилостивило богов и освободило меня. Его последний взгляд, а может, последняя молитва.

Закончив, Дуан умолк. Он видел, что бабушка и теперь прожигает его глазами, смотрели и остальные, но куда менее пытливо; кажется, они просто ждали чего-то еще. Кто-то тихо шептался, но многие уже улыбались с благоговейной жалостью. Добрый знак.

— Вы так бледны… — прошептала одна из советниц.

— Не тревожьтесь, — ласково отозвался принц. — Я уже оживаю от теплого приема, что вы мне оказали. Это не беда.

На самом деле беда была еще та: Дуану пришлось восемь дней кряду обмазывать себя водорослевыми отварами, сводящими смуглость. За прошедшие Приливы он здорово загорел под заморским пеклом. Да и довольно долгая голодовка, как ему казалось, не смогла превратить его в замученного узника пещер.

И все же…

Все же ему верили; большинство собравшихся — так точно верило. Может, потому что роза на ладони уже сама по себе была для них достаточным доказательством, без всяких баек: магии, подделывающей ее, не существовало. Дуан ответил на все улыбки, на все заискивающие взгляды, прокашлялся и приступил к финальному витку своей запланированной речи:

— Я знаю, что королевство бедствует без отца. Я не сомневаюсь: именно из-за этих бедствий боги наконец помиловали и пробудили меня. Я стану тем, кем должен был стать, если конечно… — он оглядел всех вновь, — вы примете меня. Возможно, я проклят богами, но все, чего я хочу, — вернуться домой. Вы дадите мне шанс? Я прошу вас проголосовать.

— Прошу простить. А что же будет с вашей сестрой, любезный принц?

Советник, задавший этот вопрос, не был знаком Дуану; видимо, пришел сравнительно недавно. При звуке мягкого низкого голоса все вновь зашептались, и неудивительно: заговорил нуц. Единственный нуц в Правом, мужском, полусовете, впрочем, среди женщин чернолицых тоже не было. Тем более странно выглядело это существо в одежде белого народа — камизе, перепоясанной плетёным ремнем, сюрко и расшитых серебристым узором штанах. Черные прямые волосы советник не собрал и не заплел, но завел за острые удлиненные уши. Золотые глаза ровно горели и хранили вдумчивое, живое выражение.

— Как ваше имя, та’аш?[2] — уважительно и приветливо спросил принц.

— Кеварро, маар. Я задаю вопрос лишь потому, что в королевстве всё ещё гремят бунты, как вам наверняка известно. Большая часть их развязана сторонниками передачи трона принцессе и противниками этого решения.