Читать книгу "Плевицкая - Леонид Млечин"

Утром послушница Свято-Троицкого монастыря пришла в цирк. Попросилась на работу. Ладную и подвижную девушку охотно взяли. В ней угадывался врожденный артистизм. Она начала репетировать. Но мать, проведав о случившемся, примчалась из деревни и забрала дочь домой, причитая:

— И за что наказал меня Господь? Терпеть такой срам. Лучше бы прибрал тебя Бог. Ишь что вздумала: из святой обители да в арфянки.

Дёжке подыскали приличную работу — горничной в купеческую семью. Дабы отмолить грех, отправили в Киев на богомолье — с теткой Аксиньей. Но от судьбы не уйдешь… Повели ее в Киеве в сад «Аркадия» на концерт, и она была заворожена пением гастролировавшего там хора Александры Владимировны Липкиной. Тут же захотела в него поступить.

На первой репетиции выяснилось, что нот она, конечно, не знает, но у нее природные слух и грация. Липкиной понравилось ее сочное меццо-сопрано. Муж Александры Владимировны аккомпаниатор Лев Борисович сел к роялю.

«Мне было стыдно: все разглядывали нас. Липкин дал аккорд, я взяла дрожащим голосом ноту.

— Смелей, смелей!

Я взяла смело.

— Ого, хорошо.

Мне дали написанные слова, а мотив я легко запомнила и пропела соло без ошибки.

На сцене репетировали какие-то танцы, и нас послали туда, к руководительнице. Ее также звали Надежда, по фамилии Астродамцева.

— Сделай так, — сказала Астродамцева и показала мне „па“.

Я пробовала, но вышло что-то плохо: смутил меня „гопак“. У нас в деревне эта фигура называется „через ножку“, и девушки у нас никогда так не прыгают, они танцуют плавно, а прыгают через ножку только парни. Но меня заставляли пробовать именно „через ножку“, которая тут называлась „па-де-бас“.

Астродамцева покрикивала, чтобы я не держала руки перед носом, а отбрасывала их широко по сторонам. „Ну хорошо, — подумала я, — отбрасывать — так отбрасывать“, и так размахнулась вправо, влево, что кругом засмеялись, а Астродамцева отскочила:

— Ну ты, деревня, чуть мне зубы не вышибла… Но толк из тебя, вижу, выйдет.

В хор я была принята. Нам положили восемнадцать рублей жалованья в месяц на всем готовом.

В хоре все певцы были женатыми, и делился хор на семейных, на учениц и хористок, и на дам, располагавших собой, как им заблагорассудится. Семейные выносили всю тяжесть программы. Это были потомственные и почетные труженики эстрады, они выступали по несколько раз в вечер. Нас обучали для капеллы и держали в ежовых рукавицах: девчонок никуда не пускали самостоятельно по городу».

Мать вновь хотела ее забрать, но обходительная Александра Владимировна Липкина отговорила. Смутила ласковыми словами и обещанием:

— Ваша Дёжка с талантом. Мы ее вымуштруем, и она будет хорошей артисткой.

И мать примирилась с дочкиным выбором. Надежда стала хористкой в капелле Александры Липкиной, которая сама прекрасно исполняла народные песни. Таланты юной Надежды быстро оценили. Она пела соло. Не зная нот, легко запоминала партии с голоса.

Уже в эмиграции, оглядывая пройденный путь, Надежда Васильевна укорит себя за некую неразборчивость, за то, что пела в злачных местах:

«В тяжелые времена нашего изгнания рестораны и кафешантаны битком набиты дамами лучшего общества, и теперь они сами знают, что всё зависит от тебя, быть дурной или остаться хорошей. „Кабак“ — что и говори — скользкий путь, круты повороты, крепко держись, а не то смотри, — упадешь.

Я теперь вижу, что лукавая жизнь угораздила меня прыгать необычно: из деревни в монастырь, из монастыря в шантан. Но разве меня тянуло туда дурное? Когда шла в монастырь, желала правды чистой, но почуяла там, что совершенной чистоты-правды нет. Душа взбунтовалась и кинулась прочь.

Балаган сверкнул внезапным блеском, и почуяла душа правду иную, высшую правду — красоту, пусть маленькую, неказистую, убогую, но для меня новую и невиданную.

Вот и шантан. Видела я там хорошее и дурное, бывало мутно и тяжко душе, — ох как, — но „прыгать“-то было некуда. Дёжка ведь не умела читать и писать, учиться не на что. А тут петь учили. И скажу еще, что простое наставление матери стало мне посохом, на который крепко я опиралась: „голосок“ мне был нужен, да и „глазки“ хотелось, чтобы тоже блестели…

Вспоминаю, как приехал в Царицын хор Славянского».

Певец и дирижер Дмитрий Александрович Агренев, который выбрал себе громкий псевдоним Славянский, основал хор «Славянская капелла». Он собирал народные песни, и его хор имел необыкновенный успех. Это подействовало на Надежду Васильевну:

«Я тогда ходила как потерянная, завороженная и, слушая его, стала гордиться, что и я русская. А сам Славянский казался мне славным богатырем из древних бывальщин, какие мне сказывали в детстве.

Русская песня — простор русских небес, тоска степей, удаль ветра. Русская песня не знает рабства. Заставьте русскую душу излагать свои чувства по четвертям, тогда ей удержу нет. И нет такого музыканта, который мог бы записать музыку русской души; нотной бумаги, нотных знаков не хватит. Несметные сокровища там таятся — только ключ знать, чтобы отворить сокровищницу. „Ключ от песни не далешенько зарыт, в сердце русское пусть каждый постучит“».

В Киеве Надежда Винникова перешла в польскую балетную группу Штейна. И здесь влюбилась и вышла замуж за солиста балета Эдмунда Мечиславовича Плевицкого, прежде танцевавшего в варшавском театре. И вместо Надежды Винниковой на афишах появилось новое имя — Надежда Плевицкая. Она прославит его.

Они с мужем танцевали вместе. Но труппа во время гастролей по украинским городам прогорела. Плевицкие перешли в «хор лапотников» Минкевича. Поехали в Санкт-Петербург. В труппе собралось немало талантливых исполнителей, среди них выделялся Михаил Антонович Ростовцев, восемнадцатый ребенок в семье часовщика. После революции он будет петь в Малом Петроградском государственном академическом театре.

Через пять лет Плевицкие перебрались в старую столицу. Именно в Москве Надежду Васильевну ждал большой успех. Ее пригласили петь в ресторан «Яр», пользовавшийся большой популярностью у московской публики.

Алексей Акимович Судаков, сын кузнеца, мальчиком был отдан в чайную мыть посуду. Потом работал официантом. Скопил деньги и стал владельцем ресторана. Преуспел и пожелал приобрести существующий поныне «Яр», названный когда-то в честь работавшего там французского повара Ярда. Добился своего, стал его владельцем в 1896 году. В 1910 году Судаков построил новое здание. Здесь не только вкусно кормили. Играл оркестр, выступали популярные певцы, исполнялись цыганские романсы.

«После долгих колебаний согласилась я принять ангажемент в Москву, — вспоминала Плевицкая. — Директор „Яра“ Судаков, чинный и строгий купец, требовал, чтобы артистки не выходили на сцену в большом декольте:

— К „Яру“ московские купцы возят своих жен, и Боже сохрани, чтобы никакого неприличия не было.

Старый „Яр“ имел свои обычаи, и нарушать их никому не полагалось. При первой встрече со мной Судаков раньше всего спросил, большое ли у меня декольте. Я успокоила почтенного директора, что краснеть его не заставлю. Первый мой дебют был удачен. Не могу судить, заслуженно или не заслуженно, но успех был.