Читать книгу "Вильгельм Завоеватель - Поль Зюмтор"

Это общество, сколь бы глубоко оно ни укоренилось, отличалось чрезвычайной подвижностью. Два селения, разделенные сравнительно небольшим расстоянием, могли почти ничего не знать друг о друге, зато из любого из них в один прекрасный день кто-нибудь отправлялся в Иерусалим. Сорвавшийся с насиженных мест народ странствовал по дорогам: беженцы, которых гнала прочь война и которые больше уже никогда не возвращались; крестьяне, чьи земельные наделы были слишком скудны, чтобы прокормить разросшиеся семьи; беглые холопы; масса безработных, бродивших от замка к замку, от аббатства к аббатству и нанимавшихся в сборщики урожая или в наемники на одну из вспыхивавших повсюду войн; профессиональные забавники, развлекавшие публику за монету, кусок хлеба или отрез ткани — жонглеры, бродячие акробаты, рассказчики, дрессировщики медведей, державшие на поводке своих питомцев[3]; странствующие проповедники; монахи, бежавшие из своих обителей; на морском побережье — собиратели трофеев с судов, потерпевших кораблекрушение. Наконец, сверху донизу социальной лестницы, все, для кого их слишком живой темперамент или повышенная чувствительность, а также любовь к приключениям делали нестерпимой тесноту семейной жизни, тиранию главы семейства, досаду от обычая, запрещавшего вступать в брак младшим сыновьям, ибо это чрезмерно увеличивало число тех, кто жил за счет скудных доходов от семейного надела. Видимо, по этой причине Гуго, сын короля Франции Роберта I, в один прекрасный день бежал, чтобы стать разбойником. Даже для тех, кто стоял на самой вершине феодального общества — графов, герцогов, ко-ролей — и обладал властью над весьма значительными территориями, непрерывные переезды с места на место были настоятельной необходимостью как для обеспечения средств к существованию (прямо на месте потреблялись припасы различных доменов: остановившись там, господин со своей свитой и дружиной за несколько недель оприходовал урожай целого года), так и для поддержания собственного авторитета, для чего в принципе были необходимы личные контакты с людьми. Отсюда проистекало освященное обычаем «право постоя», позволявшее господину останавливаться у своих вассалов. Так, перемещаясь с места на место, вся эта пестрая компания болтала, хвалилась, ссорилась, любила, узнавала новые истории, которыми питается человеческая память. Этим объясняется миграция сказок, легенд, песен, которую отмечают историки литературы и фольклора.

По дорогам и лесным тропинкам тут и там двигались группы паломников в больших фетровых шляпах. Они распевали походные песни или гимны. Некоторые шли пешком, другие ехали на лошадях и мулах. Облачившись в короткий плащ, одни из них имели при себе посох, при случае служивший им оружием, другие же были препоясаны мечом — отнюдь не лишняя предосторожность, ибо святость путешествия не защищала от злоключений: так, в 1008 году граф Жоффруа Бретонский был убит на постоялом дворе на пути в Рим. В паломничество отправлялись с намерением принести покаяние или в припадке безрассудного энтузиазма, порой движимые глубокой и безотчетной верой, поскольку не сомневались, что подлинная жизнь была где-то в другом месте, и отправиться туда означало приобщиться к сей тайне. Существовали паломничества местные и региональные, например к мощам святого Мартина Турского.

Более протяженным было паломничество в испанский город Сантьяго-де-Компостела, к мощам святого Иакова. Французы зачастили туда с середины X века, не без риска для собственной жизни, поскольку путь проходил по Кантабрийскому побережью, стране свирепых басков, многие из которых еще были язычниками. По этой причине король Наварры повелел проложить более безопасную дорогу через Сомпор и Ронсеваль. Эта «французская дорога» была открыта в середине X века, однако настоящие толпы паломников устремились по ней лишь после 1100 года. Зато паломничество в Рим имело давнюю традицию, а с X века возросло и число паломников в Палестину. В 1020 году появилось латинское подворье в Иерусалиме, а позже, во времена Крестовых походов орден госпитальеров взял на себя заботу по приему бедных паломников. Из Франции в Святую землю путь некогда проходил через перевал Гран-Сен-Бернар, по территории Италии, а затем морем, но после того, как король Венгрии окрестил свой народ, пилигримы стали предпочитать менее опасный и сопряженный с меньшими затратами маршрут по Центральной Европе, через Балканы и Малую Азию: шесть месяцев пути от аббатства к аббатству, где предоставлялся приют Христа ради, от города к городу, где неведомый вам трактирщик останавливал вас, хватая за уздцы вашу лошадь или полу вашего плаща, приглашая войти туда, где можно было найти вино и овес. Паломник по меньшей мере на год (а чаще на два-три года) покидал свою деревню, свой замок, свою семью. При отбытии ему, возможно, вручали некое послание, которое надлежало передать такому-то лицу в таком-то городе, через который пролегал путь. По возвращении же — сколько рассказов и, вероятно, драм, сопряженных с реадаптацией!

Благодаря путешествиям паломников наметились главные пути сообщения по Европе, с севера на юго-запад и юго-восток, вдоль которых в местах остановок появились храмы, ставшие средоточием церковной культуры. Эти пути приблизительно совпадали с сетью древнеримских дорог из Парижа в Испанию через Тур, Пуатье, Бордо, в Овернь через Невер, в Марсель через долину Роны, в Италию через Мон-Сени. Однако движение путников не всегда строго совпадало с этими направлениями, маршруты менялись: стоило лишь какому-нибудь разбойнику возвести на холме сторожевую башню, как путникам приходилось делать большой крюк, огибая ее. К тому же сколь велико бы ни было число путешественников, их можно было встретить только небольшими группами. Трудности пути усугублялись и тем, что официальные власти не заботились о поддержании дорог в надлежащем состоянии. На многих путях следования старые римские дороги и галльские тропы были заброшены и поросли лесом. Сплошь и рядом проторенная дорога вдруг исчезала, сменяясь тесниной, ненадежным бродом через бурный поток или лощиной, пользующейся дурной славой. «Большая дорога», которая вела из Флера в Домфрон, едва достигала двух метров ширины. По большинству дорог, соединявших деревню с деревней, невозможно было проехать на телеге. Каменные мосты развалились. Если сеньор или местное общество задавались целью устроить что-нибудь взамен такого моста, то довольствовались понтонным мостом, деревянными мостками, а иногда и просто лодкой перевозчика. Около 1000 года мост через Марну близ Mo пришел в столь ветхое состояние, что пользоваться им отваживались только в случае крайней нужды, причем, если хотели пере-браться по нему верхом на лошади, впереди шел проводник, закрывавший по мере продвижения животного дыры в настиле моста доской или своим щитом... К тому же приходилось уплачивать дорожную пошлину, которую взимали по старой памяти вместо прежнего налога каролингских времен, право на получение которого присвоил местный сеньор. На каждой из больших французских рек насчитывались десятки мест, где путнику приходилось раскошеливаться. Платили смотрителю моста, платили перевозчику, которого можно было вызвать, протрубив в сигнальный рожок, висевший на дереве у переправы. И поборы эти становились все более обременительными. В исключительных случаях создавались своего рода ассоциации, соглашения между сеньором и его вассалами, дабы построить ради общего блага мост через реку, за пользование которым не взималась плата.