Читать книгу "Первое свидание - Жанна Ласко"

– Меня в пот от тебя бросает!

– Что ты хочешь, мы в турецкой бане.

– Ты резка со мной, Женевьева.

– Одна из нас не понимает, чего ты все-таки хочешь. Или я тебя переоценила, или ты сама себе не доверяешь.

Брижитт: Доверять себе? Если бы она знала, как я стыжусь себя, и не только своего тела.

– Я стыжусь своего махрового невежества, своих привычек старой девы. Знаешь, в первый день я пускала пыль в глаза, когда говорила о совместном путешествии. А в действительности я по рукам и ногам связана своими девочками и своим бутиком. Чем я могу похвастаться, кроме того, что воспитала своих дочерей, кормила и обстирывала их? Трудно такое вообразить, но моя жизнь только в этом и состояла! Каждый день я просыпаюсь с мыслью: лишь бы Альбер не разочаровался во мне. Ну скажи, что я могу предложить ему?

– Да ты больная! Прежде всего скажи мне, что, он так уж необыкновенно преуспел в жизни, чтобы требовать для себя ни с кем не сравнимую? Солидный преподаватель-историк, тема которого далека от нашего времени, отец семейства, скорее несчастный, шизик, углубившийся в прошлое, неспособный наслаждаться воздухом, которым дышат его современники… Не торопись, прошу тебя…

– Тебе он кажется таким, да?

Женевьева: Я сгустила краски, но, надо признаться, он не заставил меня мечтать о себе, этот ее Альбер в своем плаще бездарного детектива. И к тому же старичок на тринадцать лет старше ее. В нашем возрасте это важно. Он выглядит так, словно с юности болен раком. Но я не решаюсь сказать ей об этом.

– Ох-ох-ох! Нет ничего, чем бы ты могла обогатить его жизнь, вторгшись в нее!

– Хотела бы я знать, как мне понимать это…

– Правильно понимать, правильно. Как все то, что я твержу тебе уже целый час. Я устала от тебя, ты все время унижаешь себя в собственных глазах: я и толстая, я и старая, я и глупая! А теперь еще и бесполезная!

– Меня смущает его покойная жена…

Брижитт: Это правда, покойница меня пугает. Когда видишь, как какому-нибудь законченному негодяю курят фимиам на его похоронах, как очень быстро стирается память о его пороках, о его дурных делах, то что же говорить о любимой жене, которая скончалась всего три года назад?

– Что ты знаешь о его жене? А если, на поверку, она была упрямой ослицей?..

Брижитт: А ведь правда, Альбер не раз позволял себе маленькие колкости в ее адрес…

– Но если она и спорила, то желая добра!

– Да ты что! Она поступала как все. Она жила собственными интересами, а не посвятила себя целиком семье.

– Как я? Ты это хочешь сказать?

– Брось, не прикидывайся простушкой! Можно подумать, мы многие годы не говорили только об отутюженных тряпках и тщательно вымытых тарелочках. Я убеждена, что уход Пьера был для тебя благодеянием, необходимостью, чтобы ты начала жить, вращаться среди людей своей профессии, что много лучше, чем натирать воском паркет.

Брижитт: Да она в восторге от того, что он бросил меня! Его она тоже терпеть не могла. По сути, она терпеть не может всех мужчин, которые отнимают у нее ее подругу.

– Женевьева, сознайся: ты ведь всегда презирала женщин, посвятивших себя семейному очагу!

– Ты прекрасно понимаешь, что я говорю не о всех женщинах, посвятивших себя семье, а о своей подруге Брижитт, у которой золотые руки и коммерческий дар. Вот и все.

– Ты боишься, что я снова вернусь к плите, начав нести общее хозяйство с Альбером?

– Господи, где ты черпаешь эти довоенные выражения? «Вести общее хозяйство»! Теперь говорят: «жить с…» Жить, ты слышишь. Ты уже нарожала детей, отдала дань обществу и теперь имеешь право заняться собой, радоваться жизни, делать что хочешь, идти куда хочешь. Вести общее хозяйство! Вот уж чушь!

– Тише, нас же слышат.

– А ты и правда полная дуреха!

Брижитт: Тем не менее именно за такие слова я и люблю ее, мою Женевьеву… Удобно мне уйти отсюда одной, без нее?

ИСТОРИЧКА

– Вы не полностью указали шифр вашей книги, мсье.

– О, простите. Теперь снова ждать?

– Это недолго.

Альбер: Воспользуюсь случаем, чтобы снять копию с этого реестра. Ах черт, аппарат занят! Я знаю эту женщину. Часто вижу ее в библиотеке в Пуатье. У нее всегда немного печальный вид. Наверное, потому я никогда не заговаривал с ней. К тому же она и правда какая-то невзрачная. Пожалуй, она могла бы стать хорошим другом. Вот чего мне не хватает: друга, сестры, наперсницы, женщины, которая понимает меня, мои дела.

– Добрый день!

– Добрый день!

Альбер: Она довольно-таки сдержанна, эта наперсница! Мне не с кем поговорить. Дочь запретила мне даже произносить при ней имя Брижитт, Ноэми еще слишком мала, и, конечно же, у меня нет желания поведать, что у меня на душе, ни Марку, ни Жаку. Мой дорогой братец – убежденный холостяк, и он плюет на все, что может напоминать нежность, а Жака его Сюзанна так ожесточила, что он приобрел несравненный талант повергать в отчаяние самых ярых влюбленных. Не говоря уже о том, что за двадцать лет совместной работы в лицее я ведь никогда не откровенничал с ним. Как, впрочем, и ни с кем другим. Вот проблема-то.

– Разменять два евро? Наверное. Вот… Могу я поинтересоваться, над чем вы работаете?

– Над письмами Геза де Бальзака.

– О, замечательно!

Альбер: Не очень-то оригинально!

– Вы находите что-нибудь?

– Очень скупо!

– Как чаще всего в дореволюционных архивах!

Альбер: Прическа, как у старой девы! Ужасная!

– А вы?

– Над преемниками герцога Эпернона.

– Вы специалист по генеалогии?

– Нет, историк.

Альбер: Итак, я приглашаю ее выпить по стаканчику, выкладываю ей, что уже три недели безумно влюблен в женщину, которая до сих пор позволила мне только несколько Поцелуев, и я уверен, она объяснит, что мешает мне пойти дальше.

– Сядем здесь?

– Нет, если вас не затруднит, я бы предпочла столик немного в тени.

Альбер: Вот брюзга! Ничего не поделаешь, иду на приступ.

Историчка: Он уже четверть часа рассказывает мне о своей победе. Какое разочарование! Глупо, я-то думала, что он будет говорить обо мне: «Я наблюдаю за вами уже много недель, я не осмеливался к вам подойти» – и все такое прочее… Я его тоже уже приметила. Довольно милый. Увлечен работой, но улыбчивый. Да мне наплевать на тебя! Когда наконец подошел ко мне, оказалось лишь для того, чтобы прожужжать мне уши разговором о своей дамочке. Уверена, потом он пожалеет об этом.