Читать книгу "Революtion! Основы революционной борьбы в современную эпоху - Валерий Соловей"

Итак, по твердому и последовательному убеждению правящей группировки российской власти, «цветные» революции и не революции вовсе, а направляемые извне заговоры против легитимных властей, конечная цель которых – свержение президента Путина и обрушение богоспасаемой России, противостоящей хаосу, которые несут США. Это концептуальное, а порою и буквальное воспроизведение классических конспирологических теорий первой трети XX в., объяснявших таким образом Русскую революцию 1917 г. и гибель монархии.

Правда, в отличие от Николая II, современные власти уверены в своей готовности и способности дать решительный отлуп проамериканским заговорщикам. Николай Патрушев оптимистично заявил, что многолетний опыт контрреволюционной борьбы России позволяет ей успешно противостоять враждебным замыслам[24].

В данном случае, надо полагать, подразумевается система законодательных, политических и административно-полицейских мер и практик, складывающаяся в России последнее десятилетие, а особенно интенсивно с 2012 г. Подробнее о ней я расскажу в одной из последующих глав, а сейчас лишь отмечу, что контрреволюционный вектор занимает чуть ли не ведущее место во внутриполитической активности российских властей.

Более того, контрреволюционная риторика и практика носят истерический и избыточный характер, явно указывая, что ее главным движителем выступает страх. Страх потерять власть, активы и социальное положение, а то и оказаться на скамье подсудимых. Если не хуже. По уверениям злых, но хорошо осведомленных языков, видеозапись зверской расправы над ливийским лидером Муамаром Каддафи (напомню, долгие годы пользовавшимся безраздельной властью и наслаждавшимся народной симпатией) произвела очень сильное гнетущее впечатление на правящую группировку российской элиты.

Страх ведет к табуированию слов и понятий. В российском официозном дискурсе настойчиво и последовательно избегают самого слова «революция», а «цветным» революциям отказывают в праве считаться революциями. Полностью подтверждается мысль знаменитого революционера Льва Троцкого: «Те, которые теряют от революции, редко склонны признать за ней ее настоящее имя». И в самом деле: даже самая вегетарианская революция, как следует из определения революции, решительно ломает политический статус-кво, тем самым ставя под угрозу его бенефициаров.

Однако точка зрения российских властей не является окончательной, бесповоротной или хотя бы референтной для остального мира, и тем более для исследовательской мысли. Во всем остальном мире (за исключением Китая и Белоруссии) «цветные» революции считаются полноценными революциями.

С позиции науки «цветные» революции вполне укладываются в тип так называемых «демократизирующих» революций. «Цветными» их называют исключительно по причине использования цветовой символики. Во всех остальных отношениях это самые обычные «демократизирующие революции», причем развивающиеся преимущественно (хотя не полностью и не всегда!) по ненасильственной модели.

Правда, здесь надо отдавать отчет в том, что в политике «ненасильственность» – размытое понятие. Ненасильственный путь не исключает конфликтов и столкновений, материального ущерба и даже, порою, человеческих жертв. Как ни банально прозвучит, все познается в сравнении. И революция, где пострадали лишь памятники, и революция с несколькими жертвами одинаково окажутся ненасильственными и мирными в сравнении с Великими французской и русской революциями. Впрочем, взятие Бастилии 14 июля 1789 г. и февральский переворот 1917 г. в России также прошли со сравнительно небольшим количеством человеческих жертв.

Вторая украинская революция, известная как «евромайдан» или «революция достоинства» (ноябрь 2013 г. – февраль 2014 г.), также не обошлась без жертв. Счет потерь превысил сто человек. Но для революции это невысокая цена. Хотя ее, в отличие от «оранжевой» революции (Майдана-1), нельзя назвать абсолютно ненасильственной, на фоне проходивших одновременно с ней революционных событий в арабском мире она выглядит почти мирной.

В этом месте еще раз повторю: на мой взгляд, войну в Донбассе, которая имеет в том числе измерение гражданской войны, вряд ли возможно напрямую вывести из победы Майдана-2. В отличие, например, от французской Вандеи и Гражданской войны 1918–1920 гг. в России, которые были четкой проекцией идеологии и практик победивших радикальных фракций.

Но если не заговоры и внешнее подстрекательство, то какие обстоятельства вызывают революции?

Глава 2

Начала и концы
(Что ведет к революциям и чем они заканчиваются)

Когда читаешь о той или иной революции в учебнике истории, возникает впечатление, что развитие событий неуклонно и даже неизбежно вело к ней. Этот исторический фатализм под названием «объективной закономерности» особенно хорошо заметен в советских учебниках и научных трудах. Объяснение причин Великой Октябрьской социалистической революции выстраивалось и подавалось в них в такой манере и начиналось с таких дальних позиций, что волей-неволей начинало казаться, будто весь ход если не мировой, то отечественной истории выглядел лишь подготовкой условий для рождения Ленина и большевистского переворота. В общем, секуляризованная версия христианской эсхатологии, в которой история была лишь приуготовлением рождения Христа. А после его вознесения – ожиданием второго пришествия. Точно так же у коммунистов: вся человеческая история была лишь подготовкой к рождению пророков марксистского откровения – Маркса, Энгельса, Ленина; большевистский переворот в России стал первым пришествием; а последовавшая за ним история суть ожидание второго пришествия – победы коммунизма во всемирном масштабе.

Если довериться учебникам и апологетам революций, утверждающим их неизбежность, то, казалось бы, не составит труда идентифицировать причины, ведущие к революциям. И знание такого рода было бы поистине бесценным в политике. Ведь, обнаружив вызревание революционных факторов, их можно нейтрализовать – и тем самым избежать революции. Или, наоборот, форсировать их развитие, дабы спровоцировать революцию.

В действительности якобы неотвратимая поступь революций не более чем продукт идеологических фантазмов или немудреной операции по подгонке решения задачи под ее результат. Зная итог, мы подаем предшествующее развитие событий таким образом, будто бы оно неизбежно вело к данному результату. Такая вот ретроспективная телеология.

Но что-то современники революций не разделяли исторического оптимизма последующих историков и пропагандистов. И не ощущали никакой объективной исторической закономерности. Более того, никогда и нигде ни одна революция не была предсказана. В качестве хрестоматийного примера обычно приводят заявление Ульянова-Ленина в январе 1917 г. (то есть всего за пару месяцев до свержения самодержавия): «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции»[25].