Читать книгу "Проклятье древней гробницы - Сергей Саканский"

– Недавно мы простились с профессором Коровиным, который был выдающимся ученым и замечательным человеком. Сегодня же мы опять прощаемся с нашим коллегой, работавшим в экспедиции на должности лаборанта, но замечательным художником по призванию…

Жаров поймал взгляд Лебедевой, явный «перегляд» и почувствовал себя бодрее посреди всеобщего уныния. Часть собравшихся он узнал: рядом с Лебедевой стояла Вышинская, историк из Москвы. В толпе, среди незнакомых людей, Жаров увидел землекопов экспедиции – парня и девушку, которые волокли носилки, крымского татарина и сторожа, который был уже изрядно красномордым и красноречиво блестел глазами.

У пирамиды из венков стояли женщины в темных платках или вуалях, двое длинноволосых бородатых мужчин богемного вида, девушки, также по виду принадлежащие к арт-среде. Кого-то не хватало в этой композиции… Пилипенко также это понял и тихо проговорил:

– Мне кажется, что я увижу здесь нечто важное. Но главное оказалось не в том, что я вижу, а в том, чего не вижу. Вернее, кого…

Миловидная пожилая женщина в черной вуали гневно оглянулась на него, укоряя, как ей показалось, в постороннем разговоре. Посмотрела она и на Жарова: в этом взгляде мелькнуло кокетство, за что ее можно было укорить взаимно. Жаров ответил другу:

– Среди его коллег нет Ольги, лаборантки.

– И этот факт, несомненно, что-то означает, – сказал Пилипенко.

Лебедева меж тем закончила свою печальную речь:

– Он обладал истинным талантом и такой щедростью, что отдал свои творческие силы простой будничной работе… Прощай, наш друг и коллега! Пусть будет спокойным твой вечный сон.

Двое могильщиков закопали яму, быстро орудуя лопатами, соорудили, прихлопывая, холмик, затем устроили над могилой шатер из венков. Мелькали надписи на лентах: «От коллег по работе», «От Союза художников». «От скорбящих…» «От…»

Женщина в вуали повернулась, чтобы уйти. Жаров проводил ее взглядом. Люди расходились, шли по аллее. Вышинская повернулась к Лебедевой. Они принялись о чем-то говорить, довольно-таки возбужденно. Пилипенко также это заметил и с любопытством посмотрел в их сторону.

Друзья шли сначала вместе со всеми, замыкая шествие, но следователь вдруг круто повернулся и возвратился к могиле. Жаров подошел к нему.

Пилипенко расправил одну из лент. На ней было написано: «От старого друга».

– Этот от археологов, – задумчиво проговорил следователь, – этот от художников, этот от семьи. Дежурные, безымянные: «Помним, скорбим». Но кто из присутствующих мог быть старым другом?

Оба посмотрели на людей, уходящих по аллее.

– Какие-то пожилые женщины, – комментировал Пилипенко, – явные родственники, плюс явные художники. Девушки богемные, музы всякие.

– Друг может быть и женщиной… – вставил Жаров.

– Знаешь, что… – сказал Пилипенко. – Я выясню, где он жил, а ты, пожалуй, посети этот дом. Поговори с соседями. Если надо, покажешь свое липовое удостоверение.

Домашний музей покойного

Позже Жаров поймал себя на том, что думал о той миловидной пожилой женщине в черной вуали неспроста: интуиция, предчувствие… Впрочем, вздор: просто-напросто он часто думал о всяких женщинах, которых встречал. Так или иначе, но именно она, теперь, разумеется, без вуали, открыла ему дверь, когда он позвонил в квартиру покойного художника.

– Если вы к Боревичу, то он умер, – сказала она на пороге и, разглядев в потемках прихожей Жарова, добавила: – Да я же вас видела на похоронах!

– Я присутствовал там как официальное лицо, – сурово сказал Жаров. – Я из полиции.

Соседка недоверчиво посмотрела на Жарова, тот показал ей красную книжечку.

– Настоящее? – спросила женщина.

– Имитация, хоть и довольно искусная, – честно признался Жаров, но эти слова были восприняты как шутка с серьезным лицом.

Она пригласила его на кухню, поставила чайник. Жаров принялся осторожно расспрашивать ее о соседе по коммуналке.

– Да, он был очень страстным… – женщина запнулась, опустила и вскинула глаза, будто подбирая слово или намеренно режиссируя реплику.

Жаров успел перебрать несколько существительных, но так и не угадал нужное.

– Грибником, – закончила соседка. – Всегда приносил полные корзины.

У нее была странная привычка изображать руками слова. Например, на слове «полные» она округлила пространство перед своим животом. Жаров усомнился:

– Как он мог найти сейчас в лесу грибы? Говорят, их там вообще нет.

– Для кого нет, а для кого и есть! – возразила соседка. – Он был очень опытным грибником. Таким, что и из-под земли грибы достанет. Как свинья. Вот его картина, – она выбросила указующую ладонь. – Так он всегда и разбирал грибы.

Жаров посмотрел на картину в простой деревянной рамке, висящую на стене. Это был натюрморт, как и положено в кухне-столовой. На холсте красовалось лукошко, полное грибов, выписанных с фотографической тщательностью. Несколько грибов лежали на столе. Тут же присутствовали ножик и миска: все готово для разбора только что принесенных из лесу грибов. Между прочим, на столе возвышалась и маслянисто поблескивала початая бутылка водки и стакан, наполовину полный влагой с кристаллом солнца внутри. Грибы были написаны со знанием дела, чувствовалась рука не только мастера-живописца, но хорошего знатока ботаники.

– Как же он тогда не заметил ядовитый гриб? – спросил Жаров, скорее не соседку, а самого себя.

– Грибы, сами понимаете, нынче не те пошли, – сказала она. – Иные притворяются съедобными, а на самом деле – ядовитые. Вот я в газете на днях читала. Знаете такую газету «Крымский курьер»? Там все о загадочном и непознанном.

Говоря «съедобные» она махнула рукой перед ртом, словно ложкой, а на слове «ядовитые» сложила ладони у щеки и зажмурила глаза, изображая труп. Жаров посмотрел на нее с любопытством: встреча с читателем всегда была событием для него.

– Интересная статья? – небрежным тоном спросил журналист.

– Очень! – воскликнула соседка. – Там говорится, что грибницы все соединены под землей, и могут образовывать гигантские разумные мозги. Думаю, это написал мыслящий мужчина.

Она шлепнула себя ладонью по лбу. Жаров опустил глаза. Получить комплимент от миловидной женщины, пусть даже под чужим обликом и по фальшивому документу, казалось ему досадным недоразумением. Вот бы сейчас снять маску, закричать, словно Ассоль, которая энергично шлепала ладонями по воде, когда приближалось к ней судно мечты: – Это я! Я!

– Мужчины обычно глупые, а вот с таким бы я запросто подружилась, – резюмировала соседка, полностью добивая Жарова.

Несмотря на общую миловидность, в ее облике были видны изъяны, например, неряшливость дырявого халата, волосы, давненько не тронутые расческой. Наличие этих досадных мелочей странным образом порадовало его.