Читать книгу "Что такое мышление? Наброски - Андрей Курпатов"

§ 3

30. Не меньшей проблемой оказывается для нас и «мышление» ребенка, который еще не обладает самосознанием и собственным «я» (то есть примерно до возраста трех лет). Должны ли мы отказать ему в способности «думать»?

Очевидно, что он совершает огромный объем интеллектуальной активности. Очевидно, что он в значительной части случаев действует целенаправленно и, надо полагать, в каком-то смысле осознанно.

Очевидно, наконец, что ребенок есть как действующее лицо, а его мозг является активным деятелем, и вся его интеллектуальная активность соотносится с ним самим, притом что никакого «я» (в привычном для нас понимании) у него пока еще нет.

Кто является действительным агентом его «мышления»? Является ли его интеллектуальная активность (чрезвычайной, надо сказать, интенсивности) действительным мышлением?

31. Отсутствие полноценного самосознания и отсутствие во внутреннем пространстве ребенка понятия о собственном «я» совершенно не мешают ему производить сложнейшую интеллектуальную деятельность. Более того, уже в этот период он не только активно осваивает язык, но и вполне осмысленно, заметим, им пользуется.

Впрочем, мы не можем быть уверены, что язык, которым на данном этапе пользуется ребенок, – это тот же язык, каким его знаем мы. Однако нет сомнений, что именно благодаря языку (даже такому, весьма примитивному и специфичному) ребенок получает возможность целенаправленно и в каком-то смысле сознательно оперировать интеллектуальными объектами внутри пространства своей психики.

То есть его интеллектуальная активность уже не является в полной мере спонтанной, движимой лишь валом внешних и внутренних раздражителей. Он действует от себя, по существу, однако себя еще не осознавая. Он, по факту, активный деятель, который, впрочем, не может определить себя в качестве такового. Он просто деятель, и всё.

32. Но кто тогда – в случае ребенка до трёх лет – в нем мыслит? Или мы должны отказать ему в мышлении, основываясь на том факте, что в нем, вроде как, еще нет «того, кто думает»? То есть оно должно, вероятно, появиться у него позже? Но если позже, то когда – в 7 лет, в 10, в 18 или 21 год? И чем это появление будет ознаменовано? Как мы узнаем, что он начал делать что-то – «думать» – принципиально иначе, нежели он делал это прежде?

И в чем же будет состоять на деле то существенное «дополнение» к интеллектуальной деятельности ребенка, которое даст ему последующее появление у него рефлексирующего самосознания и представление о собственном «я»?

Каким образом появление этих «нечто» в пространстве его психики (наравне с массой других «нечто» в ней уже существующих) превратит его интеллектуальную активность в подлинное мышление? Произойдет ли это на самом деле?

33. При этом, вероятно, следует уточнить, что и «рефлексирующее самосознание» и представление о собственном личностном «я», когда они все-таки в голове ребенка образуются, будут на деле представлять собой просто «ещё какие-то» интеллектуальные объекты, сосуществующие здесь – в его голове – наравне с огромной массой других, по существу, совершенно идентичных интеллектуальных объектов[7].

Появившиеся у ребенка «самосознание» и «я» неспособны произвести в его голове никакой революции. Они ничего специфическим образом в его мозгу не объединят, ничто ни к какому центру не стянут. Вся перемена по большому счету только в присвоении этому личностному «я» уже существующих функций: то, что раньше было просто «лучом осознанного внимания», станет «лучом его осознанного внимания».

34. Итак, не переоцениваем ли мы значение появления во внутреннем пространстве нашей психики этих специфических, как нам кажется, интеллектуальных объектов: «я», «самосознание», «рефлексия» и т. д.?

Механизмы «обратной связи», например, существовали в психике и до этого, а то, что теперь эта «обратная связь» апеллирует и к каким-то понятиям, работает между этими понятиями – что это, в сущности, нам дает? Или, например, «я». Всегда же был тот, кто действует – какая разница, сознавал он себя или нет, если в его внутреннем психическом пространстве всё равно происходила какая-то работа с интеллектуальными объектами?

Является ли, на самом деле, «добавка» этих специфических – «личностных» – интеллектуальных объектов к общей массе других столь значительным событием? Иными словами, такое ли уж большое значение имеет для нашего мышления то, что в нем вроде как обнаружился «тот, кто думает, что он думает»?

35. У Людвига Витгенштейна есть такой образ: «Предложения, которые для меня несомненны, я не заучиваю специально. Я могу обнаружить их потом, как ось, вокруг которой вращается тело. Эта ось не фиксирована, то есть не закреплена жестко, но движение вокруг нее определяет ее неподвижность»[8].

Например, когда мне говорят, что Наполеон столько-то лет назад что-то делал под Аустерлицем, я не думаю о том, что Земля в этот момент уже существовала, поскольку знание этого факта уже как бы имплицитно включено мною в утверждение о Наполеоне.

Однако, в действительности, это включение моего знания о существовании Земли в мое знание о проделках Наполеона, несмотря на всю его кажущуюся имплицитность, происходит постфактум. И то лишь только в том случае, если я окажусь каким-то образом этим вопросом озадачен, например, если кто-то спросит меня: «А разве Земля в это время уже существовала?».

36. Кажется, что мое знание о существовании Земли предшествует всякому моему знанию о том, что на этой Земле произошло. Но это иллюзия. Для того чтобы рассуждать о том, что случилось на Земле, мне вовсе не нужно думать о том, что она сама по себе вообще имеет какую-то историю. У меня и вовсе может не быть такой идеи – мол, была она когда-то или не была.

Однако если меня спросят, то я, вероятно, скажу, что да, я знаю о том, что Земля очевидно существовала и до того, как данное событие на ней произошло. Но знал ли я (точнее – думал ли) об этом до того, как меня спросили? Вероятно, нет. Уж точно я не думал об этом факте в связи с проделками Наполеона.

37. Так же и с нашим «я»: оно как бы имплицитно присутствует в нашем мышлении, но в большинстве случаев, на самом-то деле, вносится в него постфактум.

«И когда это случилось, я подумал, что…» Слово «я» в данном случае может оказаться вовсе не смысловой конструкцией, а сугубо техническим приёмом, помогающим мне создать в голове моего собеседника соответствующий нарратив. Или больше того, помогающий мне самому создать нарратив о себе – увидеть ту «ось тела», которой на самом деле нет.

38. Остановите вращающееся тело – что вы скажете о его оси? Сама эта ось – лишь иллюзия, существование которой обусловлено фактом вращения тела. Вполне возможно, что мы считаем свое «я» существующим лишь потому, что вокруг него вращается «тело» событий, действий и мыслей.