Читать книгу "Экзорцисты - Джон Сирлз"

– Забавно, правда? – сказала я. – Помнишь, когда родители уезжали, ты постоянно вопила, что нам не нужна никакая няня, чтобы мы могли остаться одни. И вот мы остались – ты и я.

Роуз выключила мотор. Под тихое потрескивание под капотом она поправила волосы, а я ждала, когда перестану чувствовать вибрацию в ногах.

– Как тогда с Дот, – начала я.

– Почему ты про это все время говоришь?

– Просто…

– Я не хочу больше думать о прошлом, Сильви. Мама и папа сами выбрали свою жизнь, работу и веру. И посмотри, чем это закончилось. Я знаю, что не должна была тогда звонить. Поверь мне, я бы никогда ничего подобного не сделала, если бы знала, чем все закончится. Но Альберт Линч все равно нашел бы способ до них добраться. Или если не он, какой-нибудь другой безумец. Так что я считаю, что нам с тобой не следует больше вспоминать и говорить о них. После суда весной мы оставим эту историю позади.

Пока она говорила, я молчала и смотрела, как она распутывает волосы.

– Когда закончишь школу, Сильви, мы уедем из этого дома и начнем жить каждая своей собственной жизнью, забудем ту, которая была у нас здесь. Я знаю, трудно поверить, но наступит день, когда случившееся станет воспоминанием из далеких времен.

Ш-ш-ш-ш.

Дело было вовсе не в этом звуке; я ее прекрасно слышала. Только не понимала, как мы сможем забыть и оставить случившееся в прошлом. Но что я могла ей сказать? Я взяла отцовскую сумку с учебниками, где лежал дневник, подаренный мне Бошоффом днем, открыла дверь и опустила ноги на землю. И тут же почувствовала, как мои шлепанцы коснулись чего-то мягкого. Я сразу поняла, что это такое, но все равно вскрикнула.

– Ну, что еще?

Мое молчание не помешало Роуз выбраться из машины и подойти к моей дверце. К этому моменту я уже отошла в сторону и положила сумку на землю. Мы стояли на окутанной тенями подъездной дорожке и смотрели на распростертое тело и белое, круглое, точно луна, лицо, ничего не выражающие черные глаза и необычного цвета рыжеватые волосы. Эта была меньше, чем обычно: размером с опоссума, но плоская, как будто ее переехала машина.

Носком сапога Роуз перевернула ее лицом вниз.

– Ублюдки! – выкрикнула она в темноту, окружавшую наш дом. – Вонючие ублюдки!

С каждым новым воплем она запускала руки в волосы, и вскоре они торчали в разные стороны, точно напитанные статическим электричеством. Я снова вспомнила, как она больше года назад обрила их, потому что какой-то парень, который ей нравился, сбрил волосы и хотел, чтобы она сделала то же самое. Если бы Фрэнки сказал тебе спрыгнуть с моста, ты бы спрыгнула? А если бы велел ограбить банк, ты бы его послушалась? Если бы Фрэнки потребовал, чтобы ты больше никогда не разговаривала со своими родными, ты бы перестала? Эти вопросы задавали наши родители, и Роуз на все отвечала: Да!

– Ублюдки! – выкрикнула она в последний раз, выдохнула, опустилась на колени и протянула руку.

– Не нужно! – сказала я.

– Что не нужно?

– Трогать.

Роуз посмотрела на меня. Она носила имя нашей матери, но лицо ей досталось от отца: широкий подбородок, длинный нос, глаза темные и слегка прищуренные за мутными стеклами очков в тонкой оправе. Впрочем, отец никогда не разговаривал со мной так, как Роуз, когда она заявила:

– Она ничего нам не сделает, идиотка.

– Я знаю, но, пожалуйста, не трогай ее.

Сестра вздохнула, поднялась и направилась к проржавевшему сараю, стоявшему на самой границе наших владений, некоторое время чем-то гремела, потом вернулась с лопатой. Ей потребовалось приложить определенные усилия, но в конце концов удалось подцепить набитое пеной тело, и она отправилась к колодцу, которым мы не пользовались с тех пор, как в Дандалке провели водопровод. Я пошла за ней и сдвинула в сторону крышку из фанеры. Роуз подняла лопату над черной пустотой колодца и одним движением сбросила внутрь куклу.

– Этому нет конца, – сказала она, швырнув лопату в темноту, где когда-то стояла клетка с ее кроликом. – Никогда, черт бы их побрал, они не успокоятся.

– Когда-нибудь им надоест, – ответила я и вернула крышку из фанеры на место, изо всех сил стараясь не занозить палец. – Должно надоесть.

Внутри нашего дома царила тишина, если не считать тихого гудения холодильника и тиканья старинных часов, висевших рядом с крестом на стене. Я пошла на кухню с облезлыми голубыми стенами и съела свой обед: вишневое мороженое, самое лучшее. Облизывая его, чувствуя, как немеют губы, я смотрела на мамину толстую книгу с образцами обоев и вспоминала еще один разговор с детективом Раммелем на следующий день после той ночи, уже в больнице.

Раммель положил фотографию на узенький столик, установленный поперек моей кровати.

– Ты знаешь этого человека, Сильви?

– Да.

– Откуда?

– Он был другом моих… Ну, не совсем другом. Думаю, вы бы назвали его клиентом. Точнее, его дочь Абигейл. На самом деле их помощь требовалась ей. И отец привез ее к нам.

– Привез к вам?

– Да. Альберт Линч хотел, чтобы мои родители помогли справиться с… проблемами его дочери.

Раммель постучал толстым пальцем по фотографии.

– Хорошо. Нам нужно все про это выяснить. А сейчас я хочу знать, ты видела в церкви в ночь смерти твоих родителей именно этого человека?

Я вспомнила порыв ветра, который вырвался наружу, когда я открыла дверь маленькой церквушки, такой холодный, что я задохнулась. И как темно стало вокруг, когда дверь захлопнулась за моей спиной, только свет фар нашей машины с трудом пробивался внутрь сквозь окна с витражами. Я внимательно посмотрела на снимок. Лысая голова. Очки как у Джона Леннона. Клочковатые усы, какие могли бы расти у подростка вроде Брайана Уолдрапа.

– Да, я видела его, – сказала я Раммелю.

Закончив есть, я выбросила палочку в мусор и отправилась наверх. Сестра уже ушла к себе, и из-под ее двери виднелась тонкая полоска света. Внутри тишина. Собираясь лечь спать, я вытряхнула книги из сумки и стала складывать их на стол, пока не наткнулась на фиолетовый дневник.

Днем я была уверена, что не стану даже открывать его, но вдруг обнаружила, что ищу ручку. Я открыла дневник на первой из множества чистых страниц и села на кровать. Некоторое время ничего не делала, просто смотрела на розовые поля и строчки, стараясь придумать легкомысленные подробности из жизни воображаемой девчонки. Но ее заставили замолчать подробности моей жизни. В конце концов я щелкнула ручкой и вывела в самом верху странички имя ДОТ. Но, прежде чем написать о том, к каким серьезным проблемам привел визит этой женщины в наш дом, я обнаружила, что пишу вопрос Бошоффа: Как ты опишешь себя сейчас? Вот что я ему ответила:

Я единственная в школе девочка, которая одевается так, будто сейчас июнь, хотя на самом деле уже октябрь. Прошлогодние свитера, брюки и юбки висят в моем шкафу и лежат в ящиках тумбочки, там, где их положила и повесила моя мама. Но я не могу даже близко к ним подойти. И не потому, что я уже начала из них вырастать, просто если я их надену, это будет означать, что я нарушу порядок, который она оставила. Впрочем, неважно, потому что в данный момент моим опекуном является Роуз, она сказала правду в магазине, но она не обращает ни малейшего внимания на то, что я ношу, даже если я надеваю легкие футболки, капри и шлепанцы, когда температура воздуха каждый день становится все ниже, и она должна…