Читать книгу "Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин"

Громыко смотрит перед собой. Непроницаемое, суровое выражение лица. Губы сложены в несмываемую кривую улыбку. Мы шутили в своем кругу: «Громыко улыбается, как Мона Лиза». Пальцы правой руки отстукивают одному министру известную гамму на ручке кресла. И обычным голосом произносятся две фразы:

– Вы свободны. Идите и продолжайте работать.

Не знаю, какие чувства и мысли посетили министра в эту неприятную минуту. Должен, однако, констатировать, что во все последующие шестнадцать лет он не повышал на меня голос, не то что кричал, хотя ситуаций, провоцировавших его на проявление начальственного нрава, случалось предостаточно. Позволю себе даже констатацию, что после необычного для МИДа объяснения в Громыко затеплилось человеческое ко мне расположение.

Проявлялось это чаще всего в специфическом для него виде. Поручения сыпались словно из рога изобилия. Не соблюдалось никаких географических, страноведческих и политических условностей. Европа, Америка, Ближний и Дальний Восток, военно-политические союзы, «третий мир», соцсодружество. Вас оснащают несколькими папками телеграмм, документальными досье и ставят сроки, нисколько не интересуясь, остались ли у вас силы после завершения работы над заданием, законченным накануне.

В январе 1965 г. мне вверяется руководство «группой советников при министре». Я обязан пропускать через себя всю информацию, поступающую в МИД, и дважды на дню делать доклад лично и только А. А. Громыко. Министр мог дать указание ознакомить (устно) с тем или иным документом своих заместителей, но это случалось нечасто. И совсем редко в особо секретные данные посвящались заведующие отделами.

Вскоре стало очевидным, что при любом усердии немыслимо даже бегло прочитать более тысячи страниц текста, которые в течение дня ложились на мой письменный стол. Качество докладов выиграет, если в нашей группе произвести известное разделение труда с правом выхода на А. А. Громыко моих сотрудников. Р. А. Сергеев и А. С. Каплин (будущие послы) торят тропу в министерский кабинет. За мной утренний обзор и общая координация. Экстренные случаи, понятно, не в счет.

Увы, «группе советников» доставалось не больше трети моего служебного времени. Остальное поглощали поручения самого министра, а также задания через министра из Кремля и со Старой площади. Не слишком приятной и весьма трудоемкой оказалась экспертиза проектов, готовившихся в отделах и заместителями министра перед тем, как за них брался Громыко. Неприятной потому, что против желания я попадал в положение цензора или экзаменатора. Трудоемкой – в силу того, что замечания, выраженные письменно или устно, министр тебе же и поручал реализовывать.

И возражать было трудно: проекты следует привести в соответствие с большей суммой первичных данных, ими отделы и заместители министра не располагали. От этого, однако, мое положение не облегчалось. Лишь в одном министр пошел навстречу – мое участие в доводке чужих проектов не должно афишироваться. Будь заранее известно о создании промежуточного корректировочного звена, качество проектов проиграет.

Но самой неблагодарной обязанностью оставалось участие в подготовке текстов выступлений самого министра и некоторых членов политического руководства. Иногда впору было лезть на стену. Представьте себе, речь А. А. Громыко на XXIII съезде КПСС писалась в 17 вариантах. Министр метался – каким темам и мыслям отдать предпочтение? Чувствуя трагикомичность положения, когда счет проектов перевалил за дюжину, он спрашивал: под каким номером внести очередную редакцию в реестр? В тон вопросу я отвечал: мы превзошли Льва Толстого в его работе над «Анной Карениной», но еще отстаем от числа авторских вариантов при создании «Воскресения». В конце Громыко вернулся к четвертой редакции.

Незначительный эпизод, который, однако, как нельзя лучше иллюстрирует, сколько сил и времени уходило на бумагомарание, на суету, в чем-то, возможно, полезную, если принять в расчет, что речи, интервью, статьи стали методом развития теории и введения прецедентов в практику. И все-таки несоразмерную с издержками. В долгий ящик попадали реальные дела. На них уже недоставало ни времени, ни энергии. О готовности критически и системно осмысливать совершенное и совершаемое можно было говорить лишь в порядке исключения.

Бурная жизнь то и дело подбрасывает взрывной материал. После доклада совершенно секретного донесения, касавшегося высказываний нашего посла в Алжире по поводу свержения Бен Беллы, министр заметил: «Больше эту тему не поднимайте». Спустя день поступают дополнительные настораживающие сведения – посол Н. М. Пегов впадает в оппозицию к новому режиму. Обращаю внимание Громыко на опасность осложнений в советско-алжирских отношениях.

Министр снимает очки и строго спрашивает:

– Вам что, устного указания мало? Пегова не трогать. Странный вы человек. Мое слово для всех в МИДе – приказ, а вы…

Моя реакция его озадачивает:

– Пока вы на коне, большинство норовит вам поддакивать. Не дай бог очутиться вам в немилости, и тогда, возможно, я буду среди немногих, кто не бросит в вас камень.

Громыко чуть слышно произносит:

– Любопытно.

В тот же или на следующий день передо мной материал, требующий незамедлительной реакции. Направляюсь в кабинет министра. Мне дано право доступа к нему в любое время, если только он не занят приемом иностранцев или не ведет телефонного разговора. Обращаясь к Громыко, констатирую:

– Вы запретили комментировать данный вопрос. Я оставляю вам материал, который, на мой взгляд, необходимо как минимум принять к сведению.

Громыко пробегает текст и отрывисто бросает:

– Я посоветуюсь с членами политбюро.

Несколькими часами позже министр возвращает материал и извещает, что решено переместить Н. М. Пегова из Алжира в Индию. Послу предложено немедленно сдать дела в Алжире и вылететь в Москву.

Вы уже, вероятно, приметили, что по части внутренней дипломатии больших высот я не взял. Признаюсь, не ведал, что Н. М. Пегов был свояком М. А. Суслову, человеку номер два в партийной иерархии и ключевой фигуре при выдвижениях и возвышениях.

Летом 1968 г. министр отдыхал в «Соснах». Санаторий «Барвиха», его традиционное прибежище, был на капитальном ремонте. Раз в неделю я посещал Громыко для обзора наиболее существенных событий и проблем. В этот день Громыко не расстался со мной, как было заведено, у себя в номере, а пошел проводить меня до машины.

По пути спрашивает:

– Как бы вы отнеслись к предложению взять на себя обязанности первого заместителя начальника Управления внешнеполитического планирования? Одновременно вы были бы введены в состав коллегии министерства. Я не жду от вас ответа сию минуту. Если вы сочтете предложение неинтересным, то можете ограничиться «нет» без раскрытия мотивов.

Соблюдая приличия, благодарю Громыко за доверие. Исключено – я не стану работать под начальством А. А. Солдатова, главы управления. Дипломат старой выучки, он обладал обостренным чутьем касательно «высокого мнения» и готовностью в любой момент подстроиться под него. Сотрудничать с ним было для меня мукой. Подчиняться? Не может быть и речи. Министр, возможно, перепроверяет, насколько я устойчив перед карьерными соблазнами, – ведь мне дается шанс стать самым молодым членом коллегии МИДа.