Читать книгу "Предания о самураях - Джеймс С. Бенневиль"

Он едва покинул залу, как Удзитомо уже отправился в путь. До Сасамэгаяцу было рукой подать. Вниз, в долину Окура, он скакал галопом мимо протяженных заборов здешних ясики и монастырских стен, а потом мимо товарных складов. Там, где сейчас мы наблюдаем живописный ландшафт хатакэ и рисовых полей, в те дни находилось две тысячи домов. Совсем рядом с местом назначения стояла роскошная усадьба Иссики. Ждавшие возвращения своего господина слуги не тушили огня, а стражи, устроившись удобнее, наблюдали за горящими факелами, которыми обозначались входные ворота. Как только Удзитомо повернул к Сасамэгаяцу, тропа сразу исчезла. Вокруг него встали отвесные горы, густо поросшие соснами и кедрами. Через узкий вход эта долина открывалась на два участка пошире. Удзитомо пребывал в неуверенности совсем недолго. Он решил покинуть долину, чтобы вернуться сюда позже, и поскакал вверх по сужающемуся склону. Буря прекратилась, но в небе все еще клубились густые тучи, свет луны проникал сквозь разрывы среди этих туч и падал на мокрые заросли травы судзуки, доходившей почти до брюха его лошади. Местность здесь была неровной и запущенной, утыканной соснами. Его лошадь спотыкалась, переступая через стволы поваленных деревьев, а Удзитомо говорил с ней и подбадривал свое животное. Ему помогал мерцающий свет луны и светильника, к которому он подъехал в конце своего пути. Здесь он сделал остановку и внимательно огляделся. Ничего заслуживающего внимания он не увидел, разве что впереди долину преграждал практически непроходимый кедровый лес. Продолжив путь в полной темноте, он доверился своей лошади. Ах! На небольшой полянке он увидел одинокий алтарь. Удзитомо соскочил на землю и привязал свою лошадь к дереву. После этого он приблизился к алтарю. Тот выглядел обветшалым, но по резьбе, украшавшей алтарь снаружи, было видно, что в свое время это место пользовалось большим почетом. Войдя внутрь, Удзитомо на буцудане обнаружил изображение Каннон с тысячью рук. Перед этим буцуданом он положил жезл своего господина. Потом он помолился. Совершенно очевидно, никакого призрака здесь никогда не бывало. Снаружи тоже никаких следов призрака видно не было. Вернувшись на край леса, Удзитомо взглянул вниз, на долину. В удалении по ту сторону равнины Карнакура серебрился в свете луны участок моря. Наш путешественник снова вернулся к алтарю, сложил руки и произнес молитву. «Если некое сверхъестественное существо вызывает нынешние явления, не могло бы оно появиться перед глазами Удзитомо, чтобы он сообщил о нем своему господину? Наму Амида Буцу! Славься, будда Амида!»

Никакой реакции на его слова не последовало, даже тени чего-то подозрительного не появилось. Удзитомо в раздражении пожал плечами и повернулся, чтобы отвязать свою лошадь. И тут же увидел представшего перед его глазами у маленького алтаря Фудо в тени пожилого мужчину. Мужчина опирался на посох из высоко ценимого старцами дерева акадза. Старик перебирал пальцами четки из бусин горного хрусталя. Всем видом он старался показать свое безразличие к постороннему человеку. Удзитомо устремился вперед с горящими ненавистью глазами. Держа руку на рукояти меча, он стал приближаться к старику, готовый наброситься на него. Но тут к нему пришла мысль, сдержавшая его первоначальный порыв. Ведь это смехотворно, если он возьмет в плен старого паломника, пришедшего к алтарю, чтобы вознести свои молитвы Каннон. Старик, похоже, догадался о его присутствии и намерениях. Он повернулся к нему, и Удзитомо увидел его улыбающееся и безмятежное лицо, какое было у отца нашего Удзитомо. Старик произнес: «Ты тоже, юный самурай, в этот ранний час прошел к алтарю Каннон помолиться. Понятно, что никакого зла ты ей не желаешь. Ты ведь так молод и кроме молитвы наверняка выполняешь здесь чье-то поручение». Голос старика звучал уверенно, трогательно и мелодично. По-прежнему внимательно следя за возникновением сверхъестественных явлений, держа меч в ножнах готовым к мгновенному применению, Удзитомо рассказал старцу о своем поручении и злоключениях: как его послали прояснить сомнения своего господина по поводу чудища, появившегося из Сасамэгаяцу, о страхе и ужасе жителей города Камакуры. «Достопочтенный сударь, в вашем возрасте и с вашим жизненным опытом, быть может, вы в курсе всего этого и знакомы с данным местом? Не соизволите ли поделиться заслуживающей внимания информацией, достойной того, чтобы передать ее его светлости».

Старик рассмеялся. «Каннон должна скоро явить свои знамения. Прошлое этого храма сразу же приходит на ум в связи с именем Ёсиоки, широко известным в этих местах. Нитта Ёсиоки, в молодости носивший имя Токудзи-мару, приходился вторым сыном знаменитому тайсё Ёсисады. Он родился от наложницы, то есть женщины простого происхождения, и его отца мало заботила судьба семени, упавшего на стороне. Поэтому он все внимание уделял своему младшему сыну по имени Ёсимунэ. Когда мальчик подрос, он оказался достойным сыном своего отца и стал представлять угрозу для канрё Камакуры и его Сицудзи. Когда по указу императора Го-Дайго, наделенного полномочиями сёгуна Тиндзюфу, Минамото Акииэ послали в Канто, моложавый Ёиоки тут же продемонстрировал на практике свои соображения по поводу ситуации в стране и в скором времени собрал 30 тысяч человек, готовых следовать за ним на соединение с Минамото. Акииэ, однако, не стал ждать такой весомой помощи, и после поражения ему пришлось оставить Камакуру. Ёсиоки тем не менее стал правой рукой своего брата Акинобу. В 7 году периода Сёхэй (1352) он присоединился к своему родному брату Ёсимунэ и кузену Ёсихару (Вакия). Этот триумвират молодых Нитта в последующие годы не давал покоя Канто. Следовали битва за битвой против Такаудзи, лично возглавлявшего свое войско, причем подчас без особого успеха. Однажды три сотни его воинов окружили Ёсиоки с Ёсихару и вроде бы вывели их из игры. Ёсихару, как говорят, побил сотню человек, и парочка, вырвавшись, присоединилась к Ёсимунэ. Тогда Миура с Исидо мобилизовали войско в несколько тысяч воинов. Ёсиоки тут же к ним присоединился. Последовали многочисленные сражения. Такаудзи потерпел поражение и отступил, а Ёсиоки ворвался в Кобукуродзаку, чтобы овладеть Камакурой (1353). Однако недовольство действиями Такаудзи в Канто длилось недолго. Войско Южного двора вскоре рассеялась, и Ёсиоки снова стал предводителем единомышленников и особым источником раздражения со стороны сподвижников Асикага из Канто.

Единственным слабым местом Ёсиоки считалась его молодость. Дворецкий Хатакэяма Нифидо Досэй, не справившийся со своими легионами, теперь решил сыграть на этом качестве своего противника и его известной всем тяге к женщинам. Таким образом, он встал на путь предательства и коварства. Тут нашелся человек по имени Такэдзава Укё-но Сукэ Нагахира, владевший поместьем в Верхнем Мусасино и служивший Ёсиоки на мелкой должности. Этого деятеля было легко подкупить, чтобы он втерся в доверие к Ёсиоки и использовал любую возможность во вред своему покровителю. Такой случай никак не представлялся, так как Ёсиоки собирался покинуть Этиго, чтобы начать передвижения в Коцукэ и Мусаси. К тому же он не доверял маневрам Досэя и старался придерживаться отношений только с проверенными сообщниками. По указанию Такэдзавы Досэй привел из Киото очень красивую девушку и подослал ее к Ёсиоки. Отправляя ее как свою дочь, Такэдзава позаботился о том, чтобы Ёсиоки бросил взгляд на эту девушку. В свои 16 лет эта девушка на выданье (цубонэ) из княжеского дома могла вызвать страсть у кого угодно. Ёсиоки по уши влюбился и жаждал ответного чувства. Поймав его надежно в ловушку, Такэдзава решил закрыть ее крышку во время трапезы с сакэ, на которой важными мероприятиями считались сирабёси (танцующие девушки) и музыкальное сопровождение. Все случилось на тринадцатый день девятого месяца периода Эмбун (5–6 октября 1359 года). Девушка, однако, смогла послать Ёсиоки письмо, в котором сообщила ему о приснившемся недобром предзнаменовании и умоляла его не приходить к ней на свидание. Его слуга Ида Масатада, подозревавший Нагахиру в предательстве, тоже выступил против намечавшегося любовного приключения. Под предлогом недомогания наш влюбленный самурай от свидания отказался. Такэдзава пребывал в бешенстве от досады. Заподозрив девушку в измене, он тут же отрубил ей голову, а тело похоронил в своем саду. Теперь Ёсиоки терзала большая любовь вперемешку с неясными подозрениями. Он снова стал докучать Такэдзаве сетованиями на холодность его дочери.