Читать книгу "Тайный дневник Исабель - Карла Монтеро Манглано"

Тем не менее, любовь моя, Париж снова и снова очаровывал меня своими захолустными переулками, где всегда найдется столик под фонарем, чтобы можно было присесть и выпить кофе, и своими маленькими площадями, на которых располагаются уличные рынки. Меня завораживали сады, земля в которых покрыта ковром из сухих листьев, и разноцветная карусель, установленная в центре сада Тюильри. Я с удовольствием сходила на rive gauche[10], чтобы поглазеть на выставляемые там акварели и литографии. А неподалеку от отеля — нужно было просто завернуть за угол, где всегда пахло свежеиспеченным хлебом и такими же свежими булочками с маслом, — имелся магазинчик, в котором торговали всем понемножку, как на восточном базаре, и в который мне нравилось заходить, чтобы поразглядывать различные товары. В конце концов, любой город — даже Париж — чем-то напоминает деревню. И эта деревня и была моим Парижем.

На пятый день нашего пребывания в этом городе твоя матушка начала ощущать свой возраст и, вконец уставшая, устроила себе долгий послеобеденный отдых, тем самым предоставив мне возможность отправиться в сад Тюильри. Там я могла поглазеть на детей, катающихся на карусели, сидя на деревянных лошадках, и побаловать себя довольно редким лакомством — сахарной ватой на палочке.

Погода стояла прохладная, но ясная, и парк был залит оранжеватым светом лучей уже начавшего клониться к закату солнца. Я сначала побродила по дорожкам среди красивых древнегреческих статуй и аккуратно подстриженных живых изгородей. Мне навстречу попадались парижане, наслаждавшиеся хорошей осенней погодой. Элегантно одетые дамы гуляли в сопровождении своих служанок; няньки катили перед собой детские — на большущих колесах — коляски, в которых виднелись закутанные в кружева с красными или синими ленточками младенцы; солдаты свистели хорошеньким барышням; девочки прыгали через веревочку; мальчики забавлялись тем, что подталкивали длинными тоненькими прутиками игрушечные суденышки с парусами, гоняя их туда-сюда по небольшому водоему. Издалека — с той стороны, где находилась карусель, — доносилось однообразное треньканье музыкальных инструментов.

Я была так сильно увлечена разглядыванием всего этого, что почти не обращала внимания на мужчину, который, едва я вышла из отеля, пошел вслед за мной, держась все же поодаль. Он, как и я, пересек площадь Согласия и зашагал в сад Тюильри, прислоняясь к дереву и закуривая папиросу каждый раз, когда я где-нибудь надолго останавливалась. Он, видимо, ждал подходящего момента… Когда я стала выбирать, на какую из имеющихся возле карусели лавочек присесть, чтобы спокойно почитать книгу, этот мужчина внезапно подскочил ко мне и, вцепившись в мою сумочку, с силой дернул за нее, чтобы вырвать ее у меня из рук. Однако, хотя он и застал меня врасплох, я машинально сжала пальцами сумочку очень-очень крепко, тем самым не позволив ему ее у меня отобрать.

Все произошло в течение каких-то секунд: стремительный бросок незнакомца, борьба за сумочку — и затем я, так и не выпустив ее из рук, повалилась на землю. Заметив, что находящиеся вокруг люди все как один обернулись и смотрят на нас, незнакомец, не добившись своей цели, бросился наутек.

Я же после этого нападения осталась лежать посреди парка на покрытой опавшими листьями земле, изо всех сил сжимая свою сумочку одной рукой, пальцы которой от чрезмерного напряжения стали белыми. Вот что интересно: оказывается, повалившись наземь, человек, как бы сильно он при этом не ударился, в первую очередь чувствует не боль и не душевное смятение, а жуткий стыд, вызванный тем, что он, как ему кажется, выглядит в глазах окружающих смешным. «Хоть бы меня сейчас никто не видел!» — именно такая мысль прежде всего обычно приходит в голову в подобных случаях, однако мне в данной конкретной ситуации остаться незамеченной было попросту невозможно, ибо я лежала на земле, окруженная большой группой людей, которые внимательно разглядывали меня и о чем-то перешептывались по-французски. Я привлекла их внимание не только тем, что упала, но еще и тем, что у меня при падении задралась юбка, и получалось, что я, словно какая-нибудь бесстыдница, выставила на всеобщее обозрение свои икры и край панталон. Я тут же быстрым движением одернула юбку.

— Vous êtes bien, mademoiselle?[11]— поинтересовался кто-то из стоявших рядом со мной людей, поддерживая меня под локоть и помогая подняться на ноги.

— Да… Э-э… Oui, oui…[12]— растерянно пролепетала я, подняв взгляд и увидев, что мне любезно пытается помочь какой-то галантный господин.

— Вы не ушиблись? — перешел он на испанский язык после того, как услышал, что я ответила ему «да» сначала по-испански и лишь затем уже по-французски. Он говорил с легким акцентом, по которому я без труда определила его национальность. — Ой, у вас ссадины на ладонях…

Вообще-то ссадины у меня были только на одной ладони — на той руке, которой я не держала сумку и на которую оперлась при падении, чтобы не ткнуться в землю лицом. На ней виднелись четыре ссадины с прилипшими к ним песчинками — как у мальчишек, игравших в течение нескольких часов в подвижные игры где-нибудь в лесопарке. Я, по сути, содрала кожу на ладони.

— Это пустяк… — печально сказала я в ответ. Охватившее меня смущение окончательно оттеснило на второй план все мои остальные чувства и ощущения, и единственное, чего мне сейчас хотелось, — это чтобы все окружающие меня люди куда-нибудь быстренько ушли и оставили меня одну с моими расцарапанной рукой, испачканной в пыли одеждой и испытываемым мной негодованием от того, что я стала посмешищем для множества людей — в том числе и для галантного господина.

Однако этот господин явно не собирался никуда уходить.

— Эти ссадины лучше бы промыть, а иначе в кровь может попасть инфекция. Пойдемте, я провожу вас вон до того павильона.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как согласиться. Он провел меня между окружавшими нас людьми (они, раз уж «представление» закончилось, начали расходиться) к павильону, который находился в нескольких метрах от карусели и в котором продавались напитки. Я на ходу отряхивала свою одежду, загрязнившуюся при падении.

Внутри павильона я увидела несколько отделенных друг от друга ограждением железных столиков со столешницами из неполированного мрамора и угрюмого официанта с аккуратно подстриженными усиками, с галстуком-бабочкой и в белом фартуке — то есть выглядевшего так, как и все французские официанты. Мой юный спутник — я только теперь заметила, что он очень молод, — подвел меня к этому официанту и сказал ему:

— Les toilettes, s'il vous plaît[13].

— Il n'y a pas[14]— ответил моему спутнику официант с таким выражением лица, как будто ему хотелось еще добавить: «Это — всего лишь уличный павильон, мальчик, а не отель «Ритц»».