Читать книгу "Мама, не читай! Исповедь "неблагодарной" дочери - Катерина Шпиллер"

— Ты, кажется, забыла, что я с тобой не разговариваю.

«Да нет же, мамочка, нет, это ты забыла, что уже простила меня!» — но это я крикнула мысленно. Помню, что у меня как-то разом кончились силы. Больше я не боролась.

Сколько времени продлился тот бойкот, не помню. Конечно, со временем он как-то сам собой «рассосался». Но жизнь моя разделилась на «до бойкота» и «после». Как бы смешно это ни выглядело со стороны.

Миллион лет спустя, совсем уже недавно я рассказала эту историю своему врачу, убеждённая в том, что именно тогда я по-настоящему сломалась, навсегда испугалась, зажалась, свихнулась и всё такое. Доктор покачала головой:

— Что-то уж больно сильная реакция у вас получилась... Конечно, ваша мама — кошмарный родитель да и человек весьма неумный, но ваша реакция, вот такая — на всю жизнь — это уж слишком...

Я спросила у врача: могло ли быть так, что подобная реакция была связана с тем, что у меня началась гормональная перестройка организма, и как раз примерно в то же время начались месячные?

— А вот это меняет дело! — воскликнула доктор. — Конечно. Вот и причина глубочайшей травмы на всю жизнь. Теперь всё понятно...

Как говорится, суду всё ясно. А легче ли мне теперь от этого знания? С какой же, собственно, стати...

Недоинтеллигентность

Первый эпизод с детским садом, с которого я начала своё печальное повествование, когда меня хвалили, и мамочка радовалась, — ба-а-альшое исключение из правила. Мама посетила мой детский сад. Где-то бегемот издох. Ведь правило было таково: всегда и везде, на все собрания и на все мероприятия, в театры и в кино, на ёлки и «отвести в гости» со мной ходил только папа. Мама — никогда. Я тогда воспринимала это как нечто само собой разумеющееся. Мама всегда была занята (и это правда!). У мамы часто было очень плохое самочувствие (и это тоже правда). А с папой ходить, к примеру, в театр, было весело. Мы никогда ни о чём серьёзном не говорили, сплошные шуточки да баечки, обсуждение увиденного и просто пустой треп. А мама нас ждала дома с обедом. В общем, было здорово...

Правда, когда я выросла, то поняла, что очень многого в культурном воспитании, какое бывает во всех столичных (и не только) интеллигентных семьях, я недополучила. Ведь папа не водил меня ни на выставки, ни в музеи, ну, может разок в Пушкинский, и то — безо всяких объяснений, а потому я мало что поняла и усвоила. Мамочка всегда говорила: надо интересоваться культурой, надо знать живопись. Конечно, надо, кто ж спорит. А как?

Я с огромным интересом разглядывала художественные альбомы, что были у нас дома. Кстати, любопытный момент: как только я лихо заболевала — с температурой и плохим самочувствием, сваливалась так, что меня укладывали в кровать под тёплые одеяла и в шерстяных носках — я тут же просила дать мне все эти альбомы и часами разглядывала репродукции. Часами! И так каждую болезнь. Мамочка очень радовалась и с гордостью рассказывала об этом всем. «Ребёнок интересуется классической живописью!» Ну да, я интересовалась... Но дальше-то что? В конце концов, я выучила наизусть все имевшиеся в доме картинки. И постепенно охладела к этому. Но чтоб хоть раз отвести меня в Третьяковку, такого не было к моему несчастью. Справедливости ради отмечу, что и сами родители ни по каким музеям сроду не ходили. Не спрашивайте, почему. У меня нет ни объяснения, ни предположения, кроме одного: не очень-то им самим хотелось. Ибо у мамы был один бог — книги. Она искренне считала, что оттуда можно почерпнуть всё, любое знание, любое образование.

Мамочка всегда считала себя очень культурной женщиной. Пожалуй, на фоне посещавшей наш дом «интелихенции», большинство из которой были примитивной образованщиной (провинциалы, командировочные из глубокой периферии, московские недоучки), она могла слыть интеллектуалкой и энциклопедисткой. Ведь на самом деле книг ею прочитано было... сказать — много, значит, не сказать ничего. Она прочитала ВСЁ, что возможно, всё, что попадалось ей на русском языке. Но если говорить о живописи...

К нам в дом приходят люди и аж приседают.

— Ах, какие картины! Боже, сколько у вас картин, это же просто галерея! Ах, искусство...

Искусство приобреталось в Измайловском парке по сходной цене. Например, «глубокомысленная» картинка, на которой изображен стол с рублем и мелочью и запиской «Купи молока и хлеба». Или кривой очкастый интеллигент и подпись «Кто не пьёт пива, тот смотрит криво». Пошловатые пейзажи, какие-то якобы натюрморты. Ну, и разумеется, сколько-то изображений Христа (а то как же без него!).

После одного из ремонтов в родительском доме, когда я уже жила отдельно со своей семьей, в их гостиной появилась чудовищно безвкусная люстра с висюльками под богемский хрусталь. М-да, получается, что лучше было тогда, когда выбора в магазинах никакого не было: бери, что дают... Тогда хотя бы не приходилось предъявлять миру свой вкус, вернее, полное его отсутствие... Но, собственно, кому предъявлять-то? Впрочем, и вкус — откуда бы он взялся? Из шахтёрского посёлка? Или из книг? Не-а, так не получится никогда. Как говорится: девочку можно вывезти из провинции, но вот провинцию из девочки...

Бедная моя мамочка! Она даже не подозревала о себе такое. Хотя, возможно, в этом она счастливейший человек, убеждённый в том, что он и есть носитель Культуры и Знания.

Мой любимый человек постоянно водит теперь меня по лучшим музеям, я своими глазами вижу шедевры из «Огонька». Он терпеливо мне рассказывает, объясняет, втолковывает... Ну что ж, лучше поздно, чем в другой жизни... Но как же мне стыдно...

А ещё с детства я страшно любила рисовать! Так же страстно, как человек без слуха любит петь. Вот уж чего мне нельзя было делать ни в коем разе, так это пытаться что-то изображать с помощью карандаша или красок. Поразительная бездарность! Зато много и с любовью портила бумаги... Будучи совсем ребёнком и не зная, что же я могу подарить любимым родителям на дни рождения или другие какие праздники, я всегда рисовала им картинки. Ну, и подписывала, конечно: «С Днём рождения, любимая мамулечка!», «С 23 февраля тебя, дорогой папочка!». Однажды я услышала, как мамочка накануне какого-то 8 марта сказала папе: «Опять она нарисует какую-нибудь каляку-маляку, чтобы отделаться!»

Отделаться? Я немного растерялась тогда... А что же ещё я могла подарить? Как? Так и остался этот вопрос для меня непостижимо таинственным: что мама имела в виду? Что ей надоели мои рисунки? Или... Или я просто её так сильно раздражала?

Всё-таки мамуля ошибалась насчет универсальности книг как метода познания и образования: проплешины в знании изобразительного искусства, к примеру, у меня страшенные. И не только в знании... Я их всё-таки уже не так чувствую, картины. Они не вызывают у меня тех ощущений, какие были тогда, в детстве, в гриппе, в пледе и носках. Я к ним намного более равнодушна. Сейчас пытаюсь заполнить этот стыдный пробел. Пытаюсь... Сейчас...

Открывать заново жизнь в моём возрасте? Вообще впервые понять, что такое жизнь и научиться (нет, пока не научиться, но учиться, быть в процессе познания)... сейчас будет смешно до колик... учиться слышать пение птиц, чувствовать запах цветов, разглядывать оперение пташек и следить за их повадками, такими, оказывается, разными у разных пород... Учиться нюхать воздух и ощущать разницу между воздухом, напоенным разнообразной зеленью и совсем другим запахом дыхания моря, соседствующего с мёртвой пустыней. Мир потрясающе разнообразен, интересен и достоин того, чтобы жить! Боже, осознать это в полной мере после сорока — сколько потеряно времени! Как бездарно прожита большая часть жизни.