Читать книгу "Цунами - Глеб Шульпяков"

Он смотрел насмешливо, лениво.

Как будто знал все, что со мной случится.

11

В театре у моей жены имелся закадычный приятель. Давний, еще со времен “Детфильма”, кореш. На актерских посиделках он обычно верховодил. Часто оставался у нас ночевать, чтобы не ехать через весь город. Тогда они с женой до утра перешептывались. Хихикали, вспоминая Торжок, где проходили съемки. Тех, из киношного класса – кто и кем стал в жизни.

Чтобы не мешать мне, она часто перебиралась к нему на диван, но мысль, что между ними может что-то быть, ни разу не приходила мне в голову.

Странно, что настоящее имя из памяти стерлось, исчезло. Или не существовало? А вот прозвище в театре носил он забавное.

“Сверчок”, так его называли.

Много лет он играл эту роль в “Буратино”. От природы тощий, невесомый, он превращался в насекомое, когда костюмеры застегивали на нем облегающее трико. “Буратино” шел с аншлагом много лет. За это время дважды уходила в декрет Мальвина. Умерла Черепаха, окончательно спился Пудель. А Сверчок продолжал пиликать на скрипке.

История сценической неудачливости этого актера невероятна и смешна.

По-театральному, анекдотично – да и закончилась она тоже эффектно, смачно. Поскольку в Таиланде мы очутились не без его помощи.

Все началось со старого, полусгнившего спектакля о революции. В академических театрах такие постановки шли до победного, разваливаясь на глазах у публики. Как правило, вводили туда молодых артистов, многие из которых с трудом понимали, о чем вообще речь в пьесе.

Диалог рабочих происходил у доменной печи, Сверчок швырял уголь в топку. И однажды, не рассчитав массы, упал в очаг вместе с лопатой.

Зал ахнул, сталевары замолчали. Доигрывали второй акт, раскидав реплики между собой. “Он бы казал, что…” – так начинались мизансцены.

Другой раз он опростоволосился в спектакле о войне. Молодежь, ряженная в немецкую форму, погибала в партизанской засаде. Круг во время перехода увозил “трупы” за кулисы. Однако Сверчок не рассчитал и “умер” на авансцене.

Когда свет зажегся, в красном штабе лежал эсэсовец.

Но самый сюрреалистический эпизод случился с ним в классической постановке.

Визитной карточкой нашего театра считалась постановка по одной из пьес Уильямса. Много лет подряд тут заламывали руки народные артисты, вдвое, а то и втрое переросшие своих героев. Помимо звездных ролей в пьесе имелись “матросы, проститутки и другие посетители бара”. Обычно этот контингент играли выпускники – считалось престижным даже такое участие в легендарной постановке.

Однако Сверчку досталась роль совершенно невероятная. Он играл тень тапера.

Пианино стояло в подложе, ни Сверчка, ни инструмента зал не видел.

Однако во время сцены в баре, когда звучала фонограмма, ткань подсвечивали, и на ней появлялась тень тапера.

Он ходил на спектакль два или три года. Пробирался в угол, сдувал пыль. Садился за инструмент. Ждал, когда начнется фонограмма, а потом играл беззвучные сюиты, симфонии. Мелодии, которые роились у него в голове.

Однажды во время спектакля в подложу зашел осветитель – проверял сети или менял лампы, не знаю. И наткнулся на Сверчка, который торжественно сидел за инструментом.

Осветитель был пьян, испугался. Сверчок замахал на него руками.

“Да мы уже год не зажигаем”, – пятился парень.

…Он отыграл сцену как обычно, а потом поднялся в репертуарную часть, где ему сказали, что роль тапера действительно сокращена.

“Извините, что забыли предупредить”.

Больше он в театре не появлялся. Да и вообще пропал из виду – не звонил, не приходил в гости. Съехал с квартиры, в которой к телефону стали подходить чужие люди. Исчез, растворился в московском воздухе.

А спустя пару лет позвонил и пригласил нас в гости.

Теперь он жил в большом доме на углу Клементовского переулка, в

Замоскворечье. Старинный фасад украшал медальон “Крепи оборону

СССР”, “двуспальную” дверь венчала мужская маска из гипса. Мы вошли в подъезд, поднялись к шахте. У лифта нервно жал на кнопку какой-то тип, и я с удивлением заметил, что его лицо как две капли похоже на эту маску.

Вспомнив про клаустрофобию, жена потащила меня пешком. На последнем этаже мы снова встретились, тип уже трезвонил. Двери, его и наша, открылись одновременно. Краем глаза я увидел, что мужчину встречает абсолютно голая, на каблуках, девушка. На секунду наши взгляды встретились, она улыбнулась, откинула челку.

Спряталась, пропуская мужчину, за створку.

Я шагнул в дверь напротив.

Квартира представляла собой огромную комнату со скругленной стеной и окнами-иллюминаторами. На полу валялись циновки, лежаки. Пара светильников в углу, на стенах. Пахло благовониями или марихуаной.

Тренькала музыка.

Хозяин сидел в углу на подушках за чаем. Даже в полумраке было видно, насколько он изменился. Прежде подвижное, гуттаперчевое лицо превратилось в маску. Стало смуглым, невозмутимым; каким-то глиняным. Когда жена его целовала, я даже испугался, что нос или ухо вообще отколются.

Говорил он мало, странно растягивая звуки. Рассказал, что у него магазин; что продает мебель. Мебель возят из Таиланда, в основном плетеные кресла и ширмы. Клиенты из дизайнеров, берут под оформление богатых квартир. И что дело давно налажено, поэтому в Таиланде он чаще на отдыхе, а не по бизнесу.

“Живу на острове, курю гашиш. Трахаю местных девок”.

“Не скучно?” – У меня в руке оказался глиняный наперсток.

“Я пишу книгу о внутренних мирах человека”. – Он разлил остатки из жестяного чайничка.

“Что-то вроде путеводителя, правил эксплуатации”.

После чая он включил музыку, я с удивлением узнал старую вещь

/Carpet crawlers/. Последний раз слушал ее в школе – когда-то она была моей любимой группой.

“Идешь по саду, раздвигая мокрые ветки” – примерно так я рисовал эту музыку в воображении.

…О театре не говорили – человека, который сидел перед нами, с театром ничего не связывало. На тот момент мы уже купили билеты в

Таиланд, ей хотелось открыть карты.

“Interesting! – Он как-то криво усмехнулся. – И вы туда же…”

С тем же отрешенным видом рассказал, как добраться до острова. Что есть и как покупать траву. Дал телефон хозяйки, чтобы забронировать бунгало. Говорил монотонно, равнодушно. Глядя куда-то в плинтус, как будто там сидит его настоящий слушатель. Или тот, кто ему диктует.

Выудив информацию, мы засобирались. Сверчок помахал нам, но провожать не вышел.

Сырые липы пахли осенью. После душной квартиры дышалось легко, и мы медленно побрели вдоль улицы. “Даже покурить не предложил…” – заметила вполголоса. И вдруг, повернувшись, с отчаянием: