Читать книгу "Доля правды - Зигмунт Милошевский"

— И откуда ж вас занесло в наши края, пан прокурор? Просто любопытно, — поинтересовался он.

— Из столицы.

— Неужто из самой Варшавки?[18]— Он даже не пытался скрыть удивления, будто следующий вопрос подразумевался: а за что выперли-то? За пьянство, наркотики или всякие там шуры-муры?

— Как я и сказал: из столицы. — Шацкий не любил слово «варшавка».

— Провинились или как-то так вышло?

— Как-то так.

— Ага, — полицейский еще с минуту подождал продолжения задушевного разговора, но потом отступился. — Кроме тела, ничего не найдено, никакой там одежды, сумочки или украшений. Следов, что ее волокли, нет, следов борьбы — тоже. Верней всего, ее сюда принесли. Мы сделали слепки отпечатков автомобильных шин внизу оврага и ботинка — они были свежими. Все найдете в протоколе, но на многое я бы не рассчитывал, разве что осмотр тела даст больше.

Шацкий кивнул. Нельзя сказать, что его это особо огорчило. Во всех своих делах он опирался на показания, а не на собранные вещественные доказательства. Понятное дело, было бы недурственно найти в кустах орудие преступления и паспорт убийцы, но он для себя уже давно выяснил, что слово «недурственно» и его жизнь никак не стыкуются.

— Пан комиссар! — крикнул один из криминалистов, прочесывающих кусты на откосе.

Дзюдоист дал знать, чтобы его подождали, и поспешил к развалинам городской стены. Некогда она защищала город, в настоящее же время служила в основном для распития под своей сенью традиционного польского напитка. Шацкий отправился вслед за комиссаром, а тот, присев под стеной на корточки, уже раздвигал еще голые ветки и прошлогоднюю траву. Вдруг рука его, обтянутая латексной перчаткой, стала что-то осторожно вытаскивать. Солнце как раз пробилось сквозь тучи и полыхнуло на этом предмете так ярко, что Шацкого на мгновение ослепило. Он сморгнул, чтобы разогнать черных мушек перед глазами, и теперь мог разглядеть в руках у комиссара довольно странноватый нож. Дзюдоист осторожно опустил его в герметичный пакет для вещественных доказательств и протянул Шацкому. Однако орудие было, по всей вероятности, чертовски острым, ибо пакет под его тяжестью прорвался, и оно упало на землю. То есть упало бы, если б не техник — тот все еще сидел на корточках и поймал его в самый последний момент за рукоять. Поймал и взглянул на присутствующих.

— Так и без пальцев можно остаться, — хладнокровно заметил Дзюдоист.

— И заляпать своей кровью орудие преступления. Кретин, — флегматично отозвался Вильчур.

Шацкий взглянул на старого полицейского.

— Откуда вы взяли, что это орудие преступления?

— Предполагаю. Если под одним кустом мы находим ровнехонько располосованное горло, а под другим — острую, как самурайский меч, бритву, следовательно, между ними возможна какая-то связь.

«Бритва» — очень хорошее название для ножа, который Дзюдоист опускал во второй пакет, на сей раз осторожнее. У него был прямоугольный, блестящий как зеркало клинок с абсолютно прямым лезвием. Рукоять из темной древесины казалась слишком изящной и маленькой по сравнению с клинком — тот был внушительных размеров, длиной сантиметров тридцать, а шириной — десять. Настоящая бритва для какого-нибудь великана, у которого ряшка с фургон. На клинке и на рукояти никаких украшений, по крайней мере, на первый взгляд. Это не походило на игрушку коллекционера, это было орудием — возможно, преступления, но прежде всего орудием специального назначения. Явно не для бритья женских ног.

— Дактилоскопия, микроследы, кровь, выделения, ДНК, химия, — перечислял Шацкий. — И как можно быстрее. А на сегодня мне бы хотелось иметь снимки этой штуковины во всех ракурсах.

Он вручил Дзюдоисту свою визитную карточку. Тот спрятал ее в карман, подозрительно глядя на огромную бритву.

Вильчур оторвал фильтр от очередной сигареты.

— Не нравится мне это, — отозвался он. — Уж больно как-то надуманно.

7

Прокурору Теодору Шацкому не везло с начальницами. Предыдущая технократка-мегера была холодна и привлекательна, как выкопанный из-под снега труп. Не раз сидя у нее в кабинете, вдыхая дым ее сигарет и изнывая от ее кокетства (это при абсолютном-то отсутствии женственности), он задавался вопросом: неужто бывает хуже? Вскоре злорадная судьба удовлетворила его любопытство.

— Не стесняйтесь, угощайтесь. — Мария Мищик, которую, к ужасу Шацкого, все, в том числе и она сама, называли Мисей, пододвинула ему торт чуть ли не под самый нос. Состоял он из шоколадно-вафельных слоев, бисквита и, кажется, безе.

Начальница послала ему лучезарную улыбку.

— А под безе я подпустила тонюсенький слой сливового повидла. У меня еще с прошлого года осталось. Угощайтесь.

Шацкому кусок в горло не шел, но умильное выражение глаз Мищик было под стать взгляду кобры. Подчиняясь воле начальницы, рука, будто чужая, потянулась к торту, взяла кусочек и положила Шацкому в рот. Он криво осклабился, крошки посыпались на костюм.

— Ну хорошо, Бася, так скажи нам, в чем дело, — изрекла Мищик, отодвигая блюдо в сторону.

Соберай сидела на кожаной софе (польская мода восьмидесятых годов), от примостившегося в кресле Шацкого ее отделял стеклянный столик. Если Мищик хотела создать в своем кабинете домашнюю обстановку по образцу и подобию типичной меблировки польских квартир, успеха она, несомненно, добилась.

— Я бы хотела понять, — Соберай не могла, а возможно, и не старалась скрыть обиду в голосе, — почему в течение семи лет я самостоятельно вела расследования в нашей прокуратуре, а сейчас меня отставляют от убийства Эли. И я бы хотела знать, почему этим расследованием должен заниматься Теодор: не собираюсь отрицать его успехов, но он ведь еще не знает специфики нашего города. И не скрою, что мне было больно узнать об этом именно таким образом. Ты бы могла меня предупредить, Мися.

Лицо Мищик сделалось по-матерински озабоченным. От нее исходило столько тепла и понимания, что Шацкий ощутил запах детсадовской столовой. Беспокоиться нечего, воспитательница наверняка найдет выход из затруднительного положения, и никому не станет обидно. А потом она их обнимет и прижмет к своей груди.

— Знаю, Бася, извини. Но когда я узнала об Эле, надо было действовать быстро. В нормальной ситуации подобное дело ждало бы тебя. Но это ситуация не нормальная. Эля — твоя близкая подруга, Гжегож был с тобой связан. Ты дружила с ними, встречалась. Любой адвокат мог бы это использовать против нас.

Соберай прикусила губу.

— Ко всему прочему, эмоции не помогают в следствии, — добил ее Шацкий, взяв второй кусок торта и улыбнувшись в ответ на ее убийственный взгляд.

— Хрен вам что известно о моих эмоциях.

— Благословенно неведение.