Читать книгу "Перси Джексон и похититель молний - Рик Риордан"

Гроувер закрыл глаза и сделал такой жест, будто перекрестился, но это было не крестное знамение, а что-то другое, что-то… более древнее.

— Ты видел, как она перерезала нить, — заключил он.

— Да. Ну и что? — Но, едва сказав это, я почуял, что дело нешуточное.

— Пронесло, — пробормотал Гроувер. И стал грызть ноготь на большом пальце. — Не хочу, чтобы все случилось как в прошлый раз.

— Какой прошлый раз?

— Всегда шестой класс. Они никогда не упускают шестого.

— Гроувер! — Я повысил голос, потому что он и вправду начал пугать меня. — О чем это ты?

— Давай-ка я провожу тебя от автобусной остановки до дому. Согласен?

Просьба показалась мне странной, но я не возражал — пусть провожает.

— Это вроде суеверия, да? — спросил я.

Гроувер ничего не ответил.

— А то, что она перерезала пряжу, — значит, кто-то должен умереть?

Гроувер посмотрел на меня скорбно, словно уже подбирал цветы, которые я больше всего хотел бы увидеть на своей могиле.

Глава третья Гроувер неожиданно теряет штаны

Признаваться, так уж начистоту: я бросил Гроувера, как только мы доехали до автовокзала.

Я знаю, знаю. Это было невежливо. Но он достал меня своими странностями: то глядел на меня, будто я покойник, то бормотал: «Почему это всегда случается?» и «Почему это всегда должен быть шестой класс?»

Когда Гроувер расстраивался, у него всегда срабатывал мочевой пузырь. Поэтому я не удивился, что, как только мы вышли из автобуса, он снова заставил меня пообещать, что я его подожду, и ринулся в ближайший общественный туалет. Вместо того чтобы ждать, я схватил чемодан, выскользнул из автобуса и поймал первое попавшееся такси, которое ехало в направлении жилых кварталов.

— Ист-Сайд, угол Первой и Сто четвертой, — сказал я водителю.

* * *

Пару слов о моей матери, прежде чем ты с ней познакомишься.

Зовут ее Салли Джексон, и она самый замечательный человек на свете, что только доказывает мою теорию: замечательным людям всегда чертовски не везет. Ее родители погибли в авиакатастрофе, когда ей было пять лет, и воспитывал ее дядя, который не слишком-то о ней заботился. Мама хотела стать писательницей, поэтому в старших классах копила деньги, чтобы поступить в колледж, где учили бы творчеству и сочинению книг. Потом у дяди нашли рак, и маме пришлось бросить школу на последнем году обучения, чтобы ухаживать за ним. Когда он умер, она осталась без денег, без семьи и без диплома.

Единственным светлым пятном на этом фоне было то, что она встретилась с моим отцом.

Я практически ничего о нем не помню, кроме следа от его мягко светящейся улыбки. Мама не любит говорить о нем, потому что всегда расстраивается. Фотографий от него тоже не осталось.

Понимаешь, дело в том, что они так и не поженились. Мама рассказывала мне, что он был богатый и важный человек и отношения у них были тайные. Затем он однажды отправился через Атлантику в какую-то важную поездку, да так и не вернулся.

Пропал в море, так говорила мама. Не погиб. Пропал в море.

Она бралась за любую работу, какая подвернется, вечерами ходила на занятия, чтобы получить диплом об окончании средней школы, и воспитывала меня сама. Она никогда не жаловалась и не выходила из себя. Ни разу. Но я знал, что я — трудный ребенок.

Наконец она вышла замуж за Гейба Ульяно, который был замечательным парнем в первые тридцать секунд нашего знакомства, а затем проявил себя во всей красе как первоклассный подонок. Когда я был ребенком, то прозвал его Вонючка Гейб. И действительно, от этого парня так и разило, как от подгоревшей пиццы с чесноком в тренировочных штанах.

Оба мы сделали жизнь мамы совершенно невыносимой. То, как Вонючка Гейб третировал ее, то, как мы с ним ладили… в общем, мое возвращение домой — хороший пример.

Я вошел в нашу квартирку, надеясь, что мама уже вернулась с работы. Вместо этого я застал в гостиной Вонючку Гейба, игравшего в покер со своими дружками. Телевизор орал на полную катушку. Чипсы и пивные банки были разбросаны по всему ковру.

Едва взглянув на меня, Гейб сказал, не вынимая сигары изо рта:

— Ну, вот ты и дома.

— А где мама?

— На работе, — ответил Гейб. — Деньжата есть? В этом был весь он. Никаких тебе: «С возвращением! Рад тебя видеть. Как жизнь?»

Гейб располнел. Он походил на моржа без клыков в одежде из магазина уцененных товаров. На голове у него было три волосины, которые он аккуратно зачесывал на лысый череп, как будто это его хоть сколько-нибудь красило.

Вообще-то он работал менеджером в супермаркете электроники в Квинсе, но почти все время торчал дома. Не пойму, почему его оттуда давным-давно не выставили. Он регулярно получал зарплату, тратя деньги на сигары, от которых меня воротило, и, конечно, на пиво. Пиво, пиво и пиво. Когда бы я ни оказался дома, он ждал, что я пополню его игровые фонды. Он называл это нашим «мужским секретом». Что в переводе означало: если я проболтаюсь маме, он устроит мне хорошую выволочку.

— Деньжат нет, — ответил я.

Гейб поднял сальные брови.

Он чуял деньги, как гончая, что удивительно, поскольку его собственный запах должен был перебивать все остальные.

— От автобусной остановки ты ехал на такси, — заявил он. — Возможно, заплатил двадцатку. Значит, шесть-семь баксов сдачи у тебя должны были остаться. Всякий, кто рассчитывает жить под этой крышей, должен вносить свою лепту. Верно я говорю, Эдди?

Эдди, управляющий многоквартирным домом, бросил на меня взгляд, в котором промелькнула симпатия.

— Да брось ты, Гейб, — сказал он. — Парень только приехал.

— Верно я говорю? — повторил Гейб.

Эдди нахмурился, уставившись на миску с посыпанными солью крендельками. Два остальных парня одновременно пукнули.

— Ладно, — сказал я и, вытащив из кармана смятые доллары, швырнул их на стол. — Надеюсь, ты проиграешь.

— Я тут кое-что про тебя слышал, умник, — крикнул он мне вслед. — Так что на твоем месте я не стал бы задирать нос.

Я изо всех сил захлопнул дверь в свою комнату, которая на самом деле была не моей. Пока я был в школе, Гейб устроил здесь свой «кабинет». В «кабинете» этом хранились разве что его старые автомобильные журналы, но зато он обожал рыться в моих вещах в кладовке, ставить свои грязные башмаки на мой подоконник и делать все, чтобы комната провоняла его мерзким одеколоном, сигарами и прокисшим пивом.

Я бросил чемодан на кровать. Дом, милый дом!

Запах Гейба был едва ли не хуже кошмаров про миссис Доддз или клацанья ножниц старой дамы, перерезавшей пряжу.