Читать книгу "Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа - Уильям Майкл Гир"

Константин прищурился и строго посмотрел на Сильвестра.

— А как насчет Ярия? Вы нашли его?

— Возможно, ваше величество. В одном из монастырей Пахомия, в Египте. Но опять-таки эти сведения нуждаются в проверке. На это потребуется пара месяцев, не больше.

Константин развернулся и пошел обратно к трону. Драгоценные камни на его одеянии блестели в свете огня. Сильвестр наконец-то позволил себе вздохнуть с облегчением.

— Начинайте раскопки на месте храма. Найдите Ярия, а также всех, кто работал вместе с Евсевием в библиотеке Кесарии. Я хочу знать, где скрыта Жемчужина. Это вопрос нашего выживания, ни больше ни меньше. Ты это понимаешь?

— Да, ваше величество, — ответил Сильвестр и, развернувшись, пошел к двери.

Он уже выходил, когда император окликнул его.

— И еще, епископ.

Сильвестр обернулся к Константину.

— Не приходи ко мне, пока не выполнишь задания, которые я только что дал тебе.

Сильвестра пронзил ужас. Значение слов императора было понятным: «иначе тебе не жить».

Епископ низко поклонился.

— Да, ваше величество, я вас не подведу.

Он вышел в освещенный жаровнями коридор. Вдоль его высоких арок стояли солдаты императорской гвардии. Огонь отражался от безупречно отполированных доспехов, играл на их красных плащах. Ни один из десяти охранников прямо не смотрел на Сильвестра. Он нервно сглотнул и выпрямил ноги в коленях. Массивные серые каменные стены словно нависали над ним, будто демоны, готовые исторгнуть его душу. Сильвестр приложил все силы, чтобы не задрожать от ощущения их присутствия рядом с ним.

— Епископ? — обратился к нему Меридий, подходя и протягивая руку, будто для опоры.

Сильвестр жестом пригласил его следовать за ним. Казалось, что в неярком свете коридора светлые волосы и холодные глаза Меридия светились. Они бок о бок пошли по коридору мимо солдат.

— Мой личный корабль ждет тебя на пристани в Эфесе. Отправляйся в Египет. Держи меня в курсе дела, — прошептал Сильвестр.

Учение о мече

Тучи идут по небу, но дождя сегодня нет. Только жара, ничего, кроме жары. Идя по дороге в Ерушалаим, ты пребываешь в раздражении. Впереди идут твои братья. Ты отстаешь, отмахиваясь от мух, и бормочешь себе под нос, что тебе ничего не надо, только бы поспать в тени оливы, пока не опустится ночь. Но он не позволит этого. Вы наконец сбежали от толпы, и он говорит, что надо спешить. Ты слышишь его голос, как всегда поучающий, но не понимаешь ни слова… пока он не обращается к тебе.

— Ты слышал, брат? — спрашивает Иешу, останавливаясь и смотря прямо на тебя.

Ты прищуриваешься, гладя на него против солнца. В его свете черные кудрявые волосы Иешу, пропитавшиеся потом, светятся, словно ореол, обрамляя его лицо. Солнце бьет по твоей голове, будто огненный молот.

— Нет, я был слишком далеко позади. Что ты говорил?

— Мы говорили об искусстве меча. Я сказал, что оно по большей части является искусством пребывать с Богом.

Вокруг начинают собираться остальные апостолы, прислушиваясь. По голосу они понимают, что это очередная проповедь, урок, который они желают услышать.

Но не ты. Ты хочешь только глотка холодной воды.

Но он желал твоего вопроса, и ты задаешь его.

— Это звучит странно. Разве я не нахожусь в любом случае в присутствии Бога? Как же может быть иначе, если ты сам нам говорил, что Бог присутствует везде и во всем, постоянно.

Он сдерживает улыбку. Так он благодарит тебя за вопрос, который не задал бы никто другой. Ты всегда был его признанным оппонентом, и поэтому он обижался на тебя, одновременно восхищаясь тобой.

— Думаю, что люди практически никогда не пребывают в божественном присутствии, — говорит Иешу. — Они думают о прошлом или будущем, беспокоятся, что делают их враги или, хуже того, что замышляют их друзья. Но они очень редко живут настоящим. А именно там пребывает Бог.

Ты разочарованно всплескиваешь руками.

— Впечатляюще, но я не понимаю: при чем здесь искусство меча?

Он рассекает воздух ребром ладони, будто лезвием невидимого меча.

— Меч наделен живым сердцем, которое бьется. Он слышит. Наносит удары. Но удар станет смертельным только тогда, когда мечник действует в момент абсолютного осознания причины жизни и смерти.

Ты оглядываешь апостолов. На их лицах недоумение, как и у тебя. Бедный Матья. Его молодое лицо кривится в полнейшем непонимании.

— Если честно, — говоришь ты, — я ненавижу твои аллегории. Это полная ерунда. Хотел бы я, чтобы ты говорил прямо.

Он наклоняет голову и улыбается.

— Я имел в виду, что лишь в состоянии сопричастности с кем-либо другим ты способен познать и полюбить его.

— Или с чем-либо, если ты говоришь о мече.

— Да. Очень хорошо, брат. Я знал, что ты поймешь.

Он широко улыбается, разворачивается и вновь шагает по дороге.

Лишь спустя несколько секунд ты понимаешь недосказанное: «…или если говорить о Боге».

Ты качаешь головой, раздумывая, предназначено ли это было одному тебе, и прибавляешь шагу, чтобы догнать остальных.

Глава 3

Египет, монастырь Святого Стефана Первомученика

Здесь почти всегда пахло гниющей растительностью и сырой землей. Лишь когда направление бриза менялось, сюда доносилось сухое горячее дыхание пустыни. Оно всякий раз напоминало монахам отца Пахомия, что их плодородные поля стоят на краю огромной бесплодной пустыни.

Брат Заратан смотрел на лодки рыболовов, вытирая покрытые грязью руки о свое белое одеяние. Лодки мерно покачивались на волнах огромной реки — Нила. Отсюда их было видно штук семь, в них сидели мужчины и мальчишки. Вероятно, отцы и дети, отправившиеся добывать хлеб свой насущный.

Он развернулся, обвел взглядом поля, принадлежащие монастырю, и огромные стены города Фуу, в котором жила его семья. От камней волнами поднимался жар, и неровная стена, кругом опоясывающая город, выглядела как бы призрачно. За ней, на севере, возвышался хребет Гебель эт-Тариф, но пыль и дымка практически полностью скрывали его от глаз.

Заратан вздохнул. Интересно, чем сегодня занимаются его друзья в городе. Возможно, помогают своим семьям в поле, как и он сам. Во всяком случае, он должен был это делать.

Ему было всего шестнадцать. Сверкающие на солнце волосы, светлые, как лен, открытые голубые глаза и лицо, которое, как часто говорили ему деревенские девчонки, напоминало морду только что кастрированного кота. Он так и не понял, что они при этом имели в виду, хотя эта насмешка, возможно, относилась к его постоянному состоянию легкого ошеломления от повседневной жизни. А может быть, они говорили так из-за светлого юношеского пушка на подбородке, длиной как раз с кошачью шерсть. Все это не слишком его беспокоило, и хотя мать очень хотела его женить, Фаддей (так его звали еще три месяца назад) совершенно не интересовался вопросом обзаведения семьей. Еще до того, как прийти сюда, он проводил ночи в молитвах, всем сердцем желая хоть на мгновение узреть Царство Божие. Иногда, когда он молился уже после заката, его пронзали тонкие уколы истинной, чистой любви. Он плакал, понимая, что это, наверное, оттого, что он коснулся ран Господа, Иисуса Христа.