Читать книгу "Полумертвые души. Соседи - Сергей Никшич"

– Прекрати дудеть! – прикрикнул Голова на Гапку посиневшими, непослушными губами, но та только отмахнулась от него, и Голова вдруг подумал, что она сама остановиться не может и что вот так они затанцуют себя до смерти, если не отобрать у Гапки ее дудку, и, выделывая коленца, задыхаясь и потея, он придвинулся к Гапке, но та оттолкнула его (или это нечистая сила водила ее рукой?) и, ловко подпрыгнув, оказалась вдруг на крыше дома, куда Голове было уже не добраться… Отвратительная резкая боль прожигала при этом все суставы распрыгавшегося Головы, словно обезумевший дантист сверлил их по ошибке вместо прогнившего зуба.

– Прекрати! Говорю тебе, прекрати! – заорал на нее Голова, но Гапка, блаженно улыбаясь, расселась на коньке крыши, бесстыдно, как показалось Голове, расставив соблазнительные коленки, и только наяривала на дудочке что-то такое, от чего все присутствующие, задыхаясь, проклиная все на свете и потея, прыгали, как обезумевшие от весенних лучей зайцы. Но тут на их счастье Гапка выронила дудку, и та плавно, словно ее поддерживала невидимая рука, опустилась на землю.

– Держите ее! Держите! – истошно возопил Голова, которому, как он сразу сообразил, судьба подарила возможность не умереть в это свежее весеннее утро от разрыва сердца.

И он бросился к дудке и схватил ее, но с другой стороны к ней уже присосался водитель, который тоже не собирался так, за здорово живешь, загнать самого себя насмерть по прихоти того, кто придумал этот гадский инструмент. И они оба против собственной воли стали дуть сразу в два конца, и мелодия получилась такая, что Гапка, как перезрелая груша, свалилась с крыши прямо на них, а потом, как тюфяк, а не как молодая девушка, рухнула в изнеможении на сырую землю, с которой сразу же подхватилась, как пришедшая в себя из глубокого обморока Жизель, и принялась гасать по двору, изображая то ли перегревшегося на солнце зайца, то ли кого-то еще. Голова хотел было перестать дудеть, но не смог и с ужасом мечтал только о том, чтобы губы его не приросли к этой чертовой дудке. А что именно танцевала Светуля, понять было трудно – она то скакала, как шаловливая зайчиха, то кружилась, как дервиш, до белой пены изо рта, то плыла сладострастной лебедью, от одного вида которой чувствительный Голова испытывал чудовищную ностальгию по студенческому общежитию. Рассматривать Светулю он, впрочем, особенно не мог, потому что боялся, что водитель донесет на него Галке, а водитель упрямо выдувал остатки воздуха из измученных легких в дудку и хмуро посматривал на Голову, матеря его, как догадывался Голова, за то, что тот втравил его в эту катавасию. Оторваться от дудки водитель тоже не мог и в глубине души опасался, что до конца дней своих он вместо привычной ему баранки будет сжимать в руках опротивевшую ему дудку. Но тут Голова снова попытался подсмотреть за Светулей и увидел, что компании их прибыло: двор постепенно заполняли крысы, причем некоторые экземпляры вымахали высотой метров до двух и наперекор утверждениям людей о том, что они единственные прямоходящие на этой планете, передвигались исключительно на задних лапах и с сосредоточенным выражением лица. Они были такие огромные, что напомнили Голове о том, что где-то (где именно, он не помнил) живут кенгуру. Вонь, однако, от них была такая, что дышать никакой возможности не было. Некоторые крысы, заметил Голова, на долю мгновения превращались в соседей, а затем – опять в крыс.

«Так крысы это или соседи? – подумал Голова. – Или соседи наши на самом деле крысы? Гнать я должен от себя эти мысли, потому что умные мысли еще никого не довели до добра. Философствовать в наши времена очень опасно. Для семейного бюджета. Если, конечно, имеется бюджет или семья. Лучше бы мне отсосаться каким-нибудь образом от этой чертовой дудки да забиться куда-то, а то завтра поутру все село будет гудеть о всякой дряни…»

– К озеру, ведите их к озеру! – догадалась вдруг Светуля. – Они не смогут не пойти за вами, и тогда…

В глазах у крыс закипела черная ненависть на догадливую красавицу, и если бы они не были заняты тем, что послушно подпрыгивали на месте, сложив передние лапы на груди, то от нее, вероятно, не осталось бы ничего, кроме воспоминаний о ее нежном облике.

– Мы тайну откроем, великую тайну! – пообещала одна из крыс. – Только позвольте нам уйти…

– Говори тайну! – зло приказала Гапка. Да ей и было от чего злиться – за ночь она так и не сомкнула глаз, дом теперь нуждался в ремонте, а в сундуке вместо сокровищ она нашла эту дурацкую дудку, которая только и способна, что заставлять людей прыгать, как придурошных, и собирать крыс.

– Не скажу, пока он не прекратит играть, – судорожно ответствовала важная, почти двухметровая крыса, которая, по всей видимости, была у них за главаря.

– А я прикажу ему заплыть на середину озера. Вместе с дудкой. Что тогда будешь делать?

Крыса боялась озера как огня и поэтому перестала препираться.

– В лесу у каждого из вас есть свое дерево, – хмуро сообщила крыса, сотрясаясь в омерзительной пляске, – и когда его срубают или оно погибает, то и человек умирает. Но больше я вам ничего не скажу. Только помните – у каждого свое дерево. Одно.

От одной мысли о том, что ее дерево одно-оденешенько стоит в холодном лесу и каждый, кто захочет, может над ним поизмываться, по Гапке заструилась отвратительная гусиная кожа.

– В озеро! – приказала она Голове. – Всех в озеро! А для этого вы должны с этим типом (она кивнула на водителя) заплыть на середину.

Голова, дующий не переставая в дудку, которая играла нечто неудобоваримое независимо от его усилий, подумал о том, что Гапка просто сошла с ума – гонит его в холодное озеро, забыв о том, что командовать им она теперь уже не может. А тут в довершение всех бед в кармане у водителя тревожно зазвенела мобилка. Тот вытащил телефон, и ответом на тревожные Галкины расспросы стали отвратительное блеяние дудки, поганый крысиный хохот и гул неизвестно откуда взявшейся толпы.

– Ты можешь ответить или нет? – вопрошала Гапка, но водитель, как известно, приклеился к другому концу дудки и в ответ дудка замычала что-то печальное.

– Где ты? – встревожено закричала Галка. – Пусть Василий Петрович ответит, если ты не можешь…

Дудка залилась громким плачем. Галка, разгневавшись, отсоединилась.

И тут вдруг наступила тишина – над Горенкой величаво всходило весеннее, уже теплое солнце, даруя всему человечеству надежду на то, что ночные страхи и ужасы развеются как дым и ласковый, добрый день согреет людей и о них позаботится. И проклятая дудка в лучах вечного светила утратила свою дьявольскую силу и беззвучно упала к ногам Головы, норовя закатиться куда-нибудь в тень. Голова брезгливо схватил ее, но она вдруг превратилась в гадюку и зашипела на него, пытаясь куснуть, но и тот не растерялся, перекрестил ее, и она снова превратилась в предательский неодушевленный предмет.

Пока Голова сражался с дудкой, все хвостатые обитатели Горенки разбежались кто куда, словно их ветром сдуло, и на Гапкином дворе остался только одинокий Хорек, который жалобно канючил о том, что должен же он когда-то свой сундук получить, потому как он старался изо всех сил…