Читать книгу "Булгаков и "Маргарита", или История несчастной любви "Мастера" - Владимир Колганов"

Надо признать, что четырнадцать комнат, из которых четыре комнаты весьма просторные, были сверх всякой нужды — любителей овощной диеты в Москве не так уж много оказалось, да и удаленность от оживленных улиц, в частности от Тверской, несколько смущала. И все же, заплатив за аренду дома на следующие восемь месяцев, вновь образованное Общество пропагандистов вегетарианства поселилось здесь.

Однако правы были противники этого решения — Никитский бульвар не предназначен для любителей здоровой пищи. Здесь место для прогулок и для интересных бесед. Словом, место для отдохновения души, а вовсе не для наполнения желудка. И через год общество вместе со столовой вынуждено было перебраться в Газетный переулок. Еще одной причиной переезда стало намерение хозяина сломать дом и построить на его месте здание более современное и вместительное. Думается, Гребенщиков слегка лукавил — скорее всего, вегетарианцы пытались и его отвратить от мясной диеты. Любитель хорошо поесть такого насилия в итоге не стерпел.

И снова дом пустовал, поскольку скоро сказка сказывается, а получить разрешение на строительство и подготовить проект не так-то просто — на это требуется время. И тут к Гребенщикову обратился муж Киры Алексеевны, это было вскоре после свадьбы. Вывеску вегетарианской столовой к этому времени, конечно, сняли. Думаю, что даже подновили фасад.

В доме на Никитском Кира Алексеевна прожила вместе с князем около двух лет. Здесь же родилась одна из двух дочерей — Марина. Но вскоре намерение Гребенщикова построить новый дом приблизилось к завершающей фазе, и князю пришлось подыскивать новое жилье. К этому времени в Обуховом переулке как раз был построен удобный во всех отношениях доходный дом, и Кира Алексеевна вместе с мужем и дочерью перебралась туда.

Дом Гребенщикова на Никитском бульваре (№ 15, с колоннадой), 1912 г.

Догадывалась ли Кира Алексеевна, что дом на Никитском, то есть вновь отстроенный на этом месте дом, вскоре станет пристанищем «Зойкиной квартиры»? Конечно нет. А между тем именно здесь, на последнем этаже, к началу 20-х годов обосновался то ли салон интимных встреч, то ли явочная контора заговорщиков. Вот что писали об этом заведении в журнале «Огонек»:

«У Никитских ворот, в большом красного кирпича доме на седьмом этаже посещали квартиру небезызвестной по тому времени содержательницы популярного среди преступного мира, литературной богемы, спекулянтов, растратчиков, контрреволюционеров специального салона для интимных встреч Зои Шатовой. Квартиру Зои Петровны Шатовой мог посетить не всякий. Она не для всех была открыта и доступна. Свои попадали в Зойкину квартиру конспиративно, по рекомендации, паролям, условным знакам. Для пьяных оргий, недвусмысленных и преступных встреч Зойкина квартира у Никитских ворот была удобна: на самом верхнем этаже большого дома, на отдельной лестничной площадке, тремя стенами выходила во двор, так что шум был не слышен соседям. Враждебные советской власти элементы собирались сюда как в свою штаб-квартиру, в свое информационное бюро».

Не сомневаюсь, что в Москве было немало подобного рода «малин». Но это заведение было особенным. А дело в том, что содержала его жена потомственного дворянина, сноха покойного работника губернского министерства юстиции, присяжного поверенного, губернского секретаря, гласного городской думы, а также члена Общества спасения на водах под покровительством государыни императрицы. Казалось бы, можно удивляться, как в добропорядочной семье появилась столь мерзкая особа. Но не спешите с выводами. А спешить не стоит, потому что у присяжного поверенного был еще один сын, имевший намерение отправиться по стопам отца. Весной 1917 года перед ним, к тому времени уже получившим звание присяжного поверенного, забрезжили заманчивые перспективы. Сначала он товарищ губернского комиссара Временного правительства, чуть позже — комиссар, затем — председатель городской думы, а с января 1918-го — председатель губернской земской управы. Потрясает усердие, с которым дипломированный юрист взялся за поддержание в Тамбовской губернии порядка, все силы отдавая защите частной собственности:

3 мая 1917. Предупреждение всем волостным и сельским комитетам о незаконном вмешательстве в жизнь кооперативов.

4 мая 1917. Предписание о незаконности действий волостных и сельских комитетов, запрещающих рубку леса частным владельцам.

7 мая 1917. Предписание о невзимании волостных сборов с частновладельческих земель.

8 мая 1917. Предписание о неправомочных действиях волисполкома.

19 мая 1917. Телеграмма о недопущении захвата земли помещицы Астаповой.

20 мая 1917. Телеграмма об отмене постановления волостного комитета, воспрещающего землевладельцам продавать скот и инвентарь без разрешения комитета.

А между тем крестьяне недоумевали — как же так? За что, спрашивается, боролись? То есть зачем же совершали революцию, если каждый теперь остался при своем? И, не дождавшись декрета о земле, стали самовольно захватывать помещичьи угодья.

Казалось бы, действия губкомиссара были вполне логичны, поскольку юрист Шатов точно так же, как и юрист Керенский, хотел, чтобы все было по закону. И не вина эсеров, что Временное правительство закон о земле так и не сподобилось принять. Увы, солдаты, недавние крестьяне, ждать больше не хотели. Сначала был Октябрь, а летом следующего года все закончилось и для нашего юриста. Причина до банальности проста — с 1907 года деверь Зои Петровны состоял в партии эсеров, более того, примыкал к ее правому крылу.

Тут-то и содержится разгадка. Скорее всего, после начавшихся арестов деверь от греха подальше перебрался в Москву, туда, где его не знали и где можно было рассчитывать на поддержку родственников. Не подлежит сомнению, что поклонник Керенского и противник большевизма продолжал борьбу. «Интимный» же салон его невестки Зои был удобной ширмой для конспиративной квартиры, где встречались заговорщики.

А вот и строки из пьесы Булгакова «Зойкина квартира»:

«Аметистов. …Фу, черт тебя возьми! Отхлопать с Курского вокзала четыре версты с чемоданом — это тоже номер, я вам доложу… Позвольте представиться: кузен Зои Денисовны…

Зоя. …Тебя же расстреляли в Баку, я читала!

Аметистов. Пардон-пардон. Так что из этого? Если меня расстреляли в Баку, я, значит, уж и в Москву не могу приехать?..»

Итак, деверь «закамуфлирован» в пьесе под кузена, а в остальном все точно так же, как и было: поездом из губернского Тамбова на Курский вокзал и далее — Никитский бульвар, знакомая квартира. Но в 1921 году салон прикрыла ВЧК. Впрочем, спешу успокоить поклонников «Зойкиной квартиры» — для Зои Петровны все более или менее удачно завершилось. Во всяком случае, до середины 20-х годов жила она в своей квартире, по тому же адресу.

Есть мнение, что все эти рассуждения об эсерах и о семье потомственных юристов ни к чему, поскольку при создании пьесы «Зойкина квартира» Булгаков имел в виду вовсе не этот дом и, уж наверное, не сноху дворянина Зою Шатову. Но я по-прежнему остаюсь при своем мнении и верю в то, что это не последнее в нашем деле совпадение. И нет сомнений, что Булгаков в этом доме побывал, дабы реально оценить мизансцену пьесы. Опять что-то вроде «скрещения судеб», пусть не во времени, но точно по указанному адресу, у Никитского бульвара.