Читать книгу "Московская сага. Война и тюрьма - Василий Аксенов"

Борис Никитич и Мэри Вахтанговна пробирались через заложидания на площадь, где их ждал автомобиль. Адъютант шел впереди, прокладывалдорогу. Сзади Агаша тащила за руки Бориса IV и Верулю. Мальчик, шепчапроклятия, пытался освободиться, но нянька была неумолима, хотя и делала вид,что это не она его ведет, а он ее, старую и маломощную, да еще и с девочкой,что он тут главный в этой связке – мужчина. В конце концов Боря смирился иобратил свое внимание на окружающий табор. Большинство пожилых людей здесьжевало, как будто боялось, что где-то в неопределенном «там» пожевать уже непридется. Какая-то смоленская с характерным аканьем рассказывала о чем-тоужасном, глаза ее округлились, щеки дрожали. «Воеть и падаить прямо-т-таки нанас, ноги-руки отнялися, Господи Иесусе, ка-а-ак грабанеть по крыше, дым,пожар, а сам-ш-таки уверх ушедши, как свечка...» Боря догадался, что речь идетоб атаке пикировщиков – «штукас». Неподалеку на полу среди мешков кто-тоумудрился развести самовар, там царила безмятежность. Две девчонки Бориноговозраста накручивали патефон. Доносилась песенка: «Эх, Андрюша, нам ли жить впечали? Не прячь гармонь, играй на все лады! Посмотри, как звезды засверкали,как зашумели зеленые сады!» Боря поморщился: песенка, слащавая и как-то страннобудоражащая, летела из вчерашнего, так называемого мирного, времени, изпасторалей НКВД, где никто против сволочи не дерется, а все безоговорочноподчиняются. К чертям собачьим такое мирное время! Война вдруг распахнула передмальчиком огромный новый мир, в котором образ «сволочи» оформился в германскогонациста, с которым можно и должно драться, как подобает мужчине! Боря,естественно, дико завидовал своему кузену и ближайшему другу Мите, который ужеушел на фронт (странно, без особого энтузиазма), в то время как он вынужденбудет еще столько времени ходить в осточертевшую школу, где все учителя знают,что он сын «врагов народа», и смотрят на него либо с мрачной подозрительностью,либо, что еще хуже, с затаенной слезливостью. Больше всего Боря боялся, чтовойна кончится слишком быстро и он упустит свой шанс.

Дед и бабка Бориса I V, проходя через вокзал, тихобеседовали.

– Ах, Бо, нет уже сил на бесконечные проводы, разлуки,аресты... Исчезло из нашей жизни столько любимых – Никитушка, Кирюшка, Викуля,Галактион, Митя, теперь вот Савва... Кто будет завтра? Что останется от нашейсемьи?

Борис Никитич вдруг поцеловал старую подругу в щеку,взглянул на нее с некоторой лукавостью:

– А что ты скажешь, Мэри, если вдруг я предложу тебе дляразнообразия устроить какую-нибудь встречу вместо проводов?

Изумленная Мэри Вахтанговна приостановилась, приложила рукик щекам:

– Что ты имеешь в виду, Бо? Что за странный шутливый тон утебя появился в последнее время?

Борис Никитич, по-прежнему с очень веселой миной, хлопнулсебя ладонью по рту, потом оба кулака сжал под подбородком, как бы удерживаясекрет, с игривостью некоторой поежился плечами:

– Не буду тебе говорить, нет-нет, преждевременно!

– Что это значит?! – вскричала Мэри Вахтанговна. –Тебе что-то важное сказали? Где ты был сегодня? В ЦК, в наркомате?

– Нет-нет, это слишком преждевременно...

– Боже мой, Боже мой... – забормотала МэриВахтанговна. – Может быть, хоть Вику отпустят?.. Ты прав, прав, Бо, ненадо преждевременно...

Она боялась и подумать о сыновьях, допустила в мыслях толькоВеронику и тут же поймала себя на том, что вот ее-то упомянула, значит, сней-то все же меньше боится ошибиться, потому что все же она ей меньше дорога,чем свои, родные, что вот ее-то выпустила вперед, вроде как прикрытье, вродекак заложницу своей надежды, устыдилась и совсем замолчала.

Они уже выехали на шоссе к Серебряному Бору, когда небопозади, над Москвой, стало раскалываться огромными вспышками, сквозь шум моторадонесся гром – еще одна группа бомбардировщиков прорвалась к столице.

Помощник военного атташе Соединенных Штатов Америкиполковник Кевин Тэлавер сквозь щелку в шторе затемнения смотрел на Кремль.Посольство располагалось в солидном с полуколоннами семиэтажном зданиисоветского ампира прямо напротив крепости, через огромную Манежную площадь, боко бок с много повидавшей на своем веку гостиницей «Националь».

Как обычно, по ночам в Кремле было совсем темно, однако времяот времени небо призрачно озарялось пускаемыми с бомбардировщиковосветительными ракетами, и тогда отчетливо обозначались зубцы стен, проемыбойниц и окон, башни отбрасывали на купола резкие колеблющиеся тени. Тут жевздымалась в небо стена заградительного огня, среди туч разрывались шрапнели.Где-то в отдалении, раскалывая ночь, падала брошенная наугад тяжелая бомба.Немецкие самолеты кружили на большой высоте, зенитки до них не доставали,однако мешали им снизиться для прицельного бомбометания. Немцы, по всемпризнакам, норовили поразить главные правительственные здания и даже самидеологический центр коммунистической империи, крепость Кремль. Пока им это неудавалось, бомбовый груз сбрасывался над Москвой вслепую, падал на жилыекварталы. Впрочем, третьего дня, согласно весьма достоверным слухам, одна бомбаупала прямо рядом со зданием ЦК ВКП(б) и убила случайно находящегося в этотмомент на улице известного драматурга Александра Афиногенова, женатого, как этони странно, на подданной США.

Тэлавер раскурил трубочку. Осветительная ракета догорала внебе над Китай-городом. Кремль снова погружался в темноту. Где же Сталин?Неужели сидит в крепости и вот так же, как я, сквозь щелку озирает бомбежку? Понекоторым сведениям, его давно уже нет в Москве. Если это так, значит, онисовсем потеряли надежду отбить столицу. Неужели 1812 год повторяется?

– Послушайте, Тэлавер, отойдите от окна со своейтрубкой, – сказал из глубины комнаты Джеффри Пэнн, помощник посла пополитическим вопросам.

– Боитесь, что мой огонек заметит какой-нибудь аслюфтваффе? – усмехнулся полковник.

– Боюсь, что вас заметит патруль с улицы и нам придетсятащить свои дринки в бомбоубежище, – хохотнул Пэнн.

Несколько дипломатов и гость, знаменитый журналист ТоунсендРестон, коротали время в затемненной гостиной. Единственная слабо светящаяся вуглу под кремовым абажуром лампа придавала помещению особый уют осажденногокомфортабельного отеля. Этому также способствовала батарея бутылок, сифоны ссодовой, ведерко со льдом, словом, то, без чего не завяжешь джентльменскогоразговора о политической ситуации.