Читать книгу "Египтолог - Артур Филлипс"

Однако в тот день у одного из зверей лопнуло кошачье терпение. Когда в дергающуюся усатую морду ткнулся воняющий рыбой клюв, тигр на мгновение выпростал черно-рыжую лапу. И вот уже пингвин дивится трем алым полосам на своей белой груди — прямо как богач, заливший кларетом вечернюю сорочку. Он в изумлении поднимает клювастую голову. Переводит взгляд на ленивого укротителя, который его выдрессировал и уговорил дважды в день смело идти в бой. Тот от тигриного нарушения дисциплины сам впал в ступор, поднимает хлыст, запоздало орет на зверя. Новый удар лапой — и пингвин, внезапно лишившись головы, раскачивается на месте. Но не опрокидывается, потому что другой лапой зверь пригвоздил лапки циркача к песку. Насладиться аппетитным содержимым раскуроченной птицы тигр не успевает — спину ему обжигает удар хлыста. Он с ревом оборачивается к человеку, который бьет и кормит его с самого тигриного младенчества. «Ну-кось, порычи у меня!» — кричит билетер, в ярости взмахивая хлыстом. Только тут два ребенка в зрительном зале понимают, что с пингвином, чьим прыжкам и ужимкам они только что радовались, случилось страшное: птичья голова лежит на красном барьере в паре рядов от них, в глазах-бусинах читается недоумение.

Позже миссис Хойт объяснила мне: ради безопасности укротителя, чтобы звери почуяли, кто тут хозяин, им в таких случаях полагается проделать все трюки наново и без ошибок — только тогда их выпустят с манежа и вознаградят мясным обедом. Пока дети рыдали в три ручья, а их родители приговаривали: «Спокойно, это все понарошку», тигры, раздраженно ворча, повторяли задания и огрызались на дрессировщика. Опять прыжки, перевороты, железные обручи. Вот тигры снова ложатся мордами вперед. Как и в прошлый раз, поднимается заслонка. Вновь виден силуэт пухленькой птицы с клювом как банан. Дрессированный пингвин опять ковыляет по манежу, надеясь на аплодисменты и свежую рыбку. Вот уж не знаю, о чем думал этот второй пингвин, шагая мимо грязной обезглавленной тушки своего коллеги. «Улетай отсюда! Скорее улетай!» — закричал маленький мальчик слева от меня.

Я описываю эту сцену, мистер Мэйси, лишь затем, чтобы рассказать про цирк, каким он был в 1922 году. За тиграми последовали китайские люди-змеи средних лет, к смущению аудитории сплетавшие тела самым замысловатым образом. Потом быстро выступил гимнаст на воздушной трапеции, одетый в трико с блестками: покачался чуток, упал на веревочную сетку, спрыгнул на песок и, на ходу разоблачаясь, побрел прочь. Все это время человек лет шестидесяти с равнодушным лицом играл на расстроенном пианино. Время от времени он страдальчески бормотал испуганным детям: «Ах, цирк! Волшебный цирк! Волшебный цирк…»

— Он закончил консерваторию. Дирижировал нашим оркестриком из десяти человек в те времена, когда с нами был Пол, — сказала мне назначенная «ближайшим родственником» Пола Колдуэлла Эмма Хойт, и лицо ее перекосилось. Она понимала, что скоро с цирком будет покончено. Может, еще с неделю она бы и выдержала, но «Цирк Летающих Братьев Хойт» переживал предсмертную агонию, чему я и стал свидетелем. Почти каждое предложение Эмма Хойт начинала со слов «вот в лучшие времена», или «когда мой муж Бойд был жив», или, самое интересное, «как хорошо, что Пол этого не видит».

Эта женщина лет сорока пяти была одета во что-то вроде цветастого военного мундира и по-своему привлекательна. Блондинка, волосы уложены под красным цилиндром. Зажигала одну сигарету за другой, но не курила. Ее фургончик пах духами, дрессированными собаками и навозом диких зверей.

Про Пола Колдуэлла она могла говорить бесконечно. Я сказал, что она вполне может унаследовать причитающиеся ему деньги, но миссис Хойт меня осадила: «Это невозможно. Он всего лишь пропал без вести». Я все конспектировал, так что теперь легко более-менее точно установить, кто что сказал. (Как вы считаете, что лучше: публиковать отредактированные рассказы с длинными диалогами или отрывки моих записей? Последнее, конечно, достовернее, но читатель-то хочет на самом деле почувствовать себя на моем месте, а, мистер Мэйси?)

— Ваш визит вызвал к жизни столько тяжких воспоминаний, мистер Феррелл. Пол был самой яркой звездочкой на небосклоне нашего цирка. Ему так нравилось все, что мы делали. Я каждый день про него думала — как он там, на фронте, сражается за нас, за наш волшебный цирк. Не поймите меня неправильно, в Германии тоже были хорошие цирки, но кайзер не слишком-то их жаловал. Нам, людям свободы, нравится то, с чем он и ему подобные никогда не смирятся… Когда Бойд ушел в лучший мир, я написала Полу, пообещала сделать все, чтобы цирк его дождался. После войны Пол мог бы стать владельцем, если бы пожелал. Он мог бы все изменить. Он был так предан цирку… Вы, конечно, хотите услышать историю с самого начала. Пол прибился к нам, когда ему было лет девятнадцать или двадцать. Его нашел Бойд, сказал, что обнаружил «невероятно талантливого» мальчишку. Он следил за Полом на рынке, тайком пошел за ним следом, смотрел, как тот работает. Бойд сделал вид, что просто гуляет и ни о чем не догадывается. Притворился, будто у него развязался ботинок, нагнулся, а потом схватил Пола за руку и забрал свой кошелек. Поначалу Бойд изображал из себя полицейского — ну, чтобы нагнать на Пола страху. После отвел его в сторонку, указывал людей и смотрел, как Пол управляется. На следующий день жутко довольный Бойд привел его в наш лагерь. Пол был красавчик и умница, умнее всех, кого я знаю. Вы наверняка в курсе, что он работал в библиотеке… Стоило Войду привести его к нам — и все изменилось! Знаете, мистер Феррелл, временами и посреди этого мрака видишь горящие глаза. Иных людей переполняет какое-то… возбуждение, что ли? Пол был похож на маленького мальчика. Ему хотелось погладить всех зверушек, даже тигров. Все были от него без ума. Он знал очень много об очень немногом, умен был не по годам, а самых простых вещей не соображал. Раз бродил вокруг лагеря. Зашел в шатер, я пошла следом. Он уставился на сложенные трапеции, на трибуны. «Вам случалось бывать в цирке, Пол Колдуэлл? Хотите с нами работать?» Он так обрадовался! Так засиял! «В цирке?» Он спросил меня, слышала ли я об одном итальянском силаче, чье имя он знал. «В цирке…» — все приговаривал он. Будто на Луну прилетел. Как я его понимала!

— Когда он стал вашим любовником, миссис Хойт?

— Я была замужем за Бойдом, мистер Феррелл.

— У меня сложилось впечатление, что мистер Хойт был значительно старше вас.

— Бойд был клоуном. То бишь, я имею в виду, по профессии. Смешил людей. Мог, скажем, изобразить, что ему стыдно, когда его застигали врасплох за кражей галстука. Он тогда щурился и пожимал плечами, делал вид, будто он — плохой, очень плохой, гадкий клоун. Зрителям это нравилось, Бойда любили. А за кулисами он становился каким-то неприветливым… Бойд поручил Полу чистить клетки, продавать билеты и рассаживать людей. Ну, чтобы людей с кошельками в карманах брюк усадить повыше — так Пол мог добраться до их кошельков во время представления. Он несколько раз участвовал в вечерних представлениях, показывал удивительный и страшный номер — Бойд считал, нам нужно что-то замысловатое. После антракта на манеж выходил Пол в костюме исследователя джунглей и исполнял пантомиму: он отбивается от пятерых верзил, загримированных под негров. Они сбивают его с ног, связывают, потом один приносит змею, нашего питона, совсем не опасного. Они скачут вокруг Пола, пританцовывают, потом склоняются над ним. Зрителям ничего не видно, каждый сам воображает, что там происходит. Чернокожие злыдни убегают, один прячет змею в одежде, зрители этого не замечают, они смотрят на связанного Пола, как он корчится от боли, извивается, высвобождает руку, рвет рубашку на груди, расцарапывает кожу — и тут его грудь разрывает изнутри змеиная голова! Такой ужас. Женщины падали в обморок. Потом манеж погружался во тьму. Когда огни загорались снова, Пол выходил на поклон. Иначе было нельзя, зрители должны понять, что на самом деле с ним все в порядке. На этот номер валили толпы, и когда бы не глупость Бойда… А еще Пол приносил деньги, много денег. И почти никто не жаловался, Пол опустошал кошельки наполовину и возвращал их на место… Бойд думал то же, что и вы. Убедил себя, что мы с Полом стали любовниками. Дни напролет торчал у тигров, с кислой рожей швырял им в клетки мясо. И что он себе думал? Что полиция по его доносу заберет у меня Пола, а про то, что в цирке летающих Хойтов под креслами шмыгают воры, никто и слова не скажет?.. Его арестовали во время представления, все было тихо-мирно, я так вообще ничего не знала. Хотя можно было и догадаться: туземцы с питоном потанцевали на манеже и унесли змею за кулисы, а Пола все не было. Зрители начали уже поглядывать на часы, тут вышли Ван и Сон-чук с шестом и начали крутиться один поверх другого. «Как ты думаешь, где Пол?» — спросила я Бойда после представления. А он все курил и странно так на меня глядел. И я все поняла. «Что ты с ним сделал?» Я боялась, что он скормил Пола тиграм. «Старый подлюга! Что с ним?» Бойд не сказал ни слова. Через несколько дней я узнала, что произошло. Полицейские дали мне от ворот поворот. Я не отступалась, неделями пыталась достучаться до скотины инспектора, но меня так никуда и не пропустили. Прошло несколько недель — и мне сказали, что Пола тут уже нет, он ушел на фронт, чтобы избежать тюрьмы.