Читать книгу "Солнце в рюкзаке - Евгения Мелемина"

Так я и сидел, борясь попеременно то с дрожью, то с эмоциями, то с ногами, до тех пор, пока Квоттербек не приподнялся на локте и не приказал:

– Спать.

– Я не могу…

– Ложись.

Он поначалу никогда не давал мне договорить.

Ну, я лег, внутренне злорадствуя по поводу того, что на этот раз приказ Квоттербека выполнен явно не будет. Лег и сразу заснул.

Потом оказалось, что спал я так крепко, что утром меня никто не стал будить. Квоттербек и Лайнмен успели спуститься в долину и разведать обстановку – нам повезло, первая линия болела за Солнце, о чем оповещали вывешенные над небольшим селением флаги.

К тому моменту, как об меня споткнулся Тайтэнд, они уже вернулись и сидели над картой, внося в нее правку – все населенные пункты должны были быть отмечены на случай последующего изменения поля или неудачного перехода.

Я выбрался из спальника и молча взялся за еду, внутренне злясь на Квоттербека – он явно внес меня в список бесполезных Игроков и обращался так, словно я только вылез из колбы и меня надо учить ходить.

На самом деле Раннингов не надо учить ходить и даже бегать – это первое, что в нас вложено. А вот нервы у Раннингов слабее, чем нервы Лайнменов и Квоттербеков. Точнее, психика Раннингов должна быть гибкой и приспосабливаемой к изменениям. Это дает некий внутренний дисбаланс, но он должен быть в пределах допустимой нормы. Насчет Тайтэндов не знаю. Им, видимо, прикручивают руки, а остальное бросают на самотек.

Пока я раздумывал о рождениях по правилу Аттама, Тайтэнд сделал неожиданное – подошел и бросил мне на колени маленький тяжелый «Щелчок» – индивидуальную стрелковую игрушку, в умелых руках способную воробью глаз выбить.

– Пойдем постреляем, – сказал он. – А то черт знает, чем нас там болельщики кормить возьмутся.

Я нацепил куртку и шлем, дождался кивка Квоттербека и пошел за Тайтом в зеленые шумящие кусты, которые он ловко раздвигал плечом.

С веток сыпалась крупная холодная роса – заодно и умылся. Солнце бросало лучи прямо сверху, вертикально, и они держались за рыхлую землю, как воткнутые спицы. Через пару шагов начинался крутой склон, за который даже кустарники цеплялись с трудом. Приятно пахло мокрой листвой.

Тайт повернулся боком и легко сбежал вниз, как будто полжизни по холмам лазил. Для меня спуски тоже не были проблемой.

Мы остановились внизу, над уступом, уходящим вниз почти под прямым углом. Склон порос тощей травой и настырным густым орешником.

Несколько орехов Тайт сорвал и сунул в сумку, я последовал его примеру, но пробовать их не стал.

– А теперь – тихо, – шепотом сказал Тайт и бесшумно заскользил вниз.

Как можно тише я скатился следом, и Тайтэнд посмотрел на меня не то что одобрительно, но без бешенства – точно. Я только сейчас рассмотрел – глаза у него тоже рыжие, с зелеными крапинками и внимательным глубоким зрачком.

Неплохой, наверное, парень…

– Раннинг!.. Эба твоя мама!

Пока я разбирался в произошедшем, поднимал «Щелчок» и тыкал им в разные стороны, Тайт уже вломился в заросли орешника, и оттуда ударило два коротких выстрела.

А потом рядом со мной взлетел «пень». Он стоял здесь давно, трухлявый и ободранный, никого не трогал, но от звука выстрелов забился и с трудом поднялся в воздух, роняя всяческий сор и пыль.

От неожиданности я вскинул «Щелчок» обеими руками и нажал на курок.

«Пень» обрушился вниз, а из кустов показалось удивленное лицо Тайта.

– С почином, – сказал он, поднимая «пень» за желтые лапы. – Жирный.

Он посмотрел на меня и развеселился:

– Еще побродим? Здесь уже всех распугали.

– Давай, – легко согласился я, таща из его рук мою добычу. Меня дергало от азарта и запаха крови. – А у тебя что?

Тайт расстегнул сумку и показал два желтоногих «пенька» поменьше.

– Здесь много, – сказал он. – Я ночью учуял…

И тут у меня щелкнул наушник и голосом Квоттербека сказал:

– Возвращайтесь.

– Не линия, а курорт, – проговорил Тайтэнд, карабкаясь наверх.

Я обогнал его безо всяких усилий и остановился:

– Я рожден не Эбой, запомни ты раз и навсегда.

– Знаю, – ответил Тайтэнд и заскользил. Из-под его тяжелых шнурованных ботинок потек сероватый песок.

Пришлось подать ему руку – он ухватился и подтянулся. Крепкий и жилистый.

– Так где вас таких тогда штампуют?

Не очень-то вежливая формулировка по отношению к Аттаму, но Тайтэнд и вежливость никогда рядом не валялись, поэтому я не стал заострять внимание на его тоне.

– В Фиолетовых Колбах. – Мне снова пришлось подать ему руку. Наверх он карабкался совершенно неумело.

– А я из Оранжевых.

Бывает. Что тут сказать? Поделились важным, но обоим все равно.

Но меня тогда уже начал занимать вопрос, откуда родом Квоттербек. С Лайном все было понятно – Синие или Белые… А Квоттербек?

Вы всегда боялись таких, как он, верно, господа Служители? Да что там. Вы боитесь всех нас. Служительницы Эбы смелее вас, господа Служители…

– Раннинг, бери Солнце, – приказал Квоттербек, и я полез в ремни. – Есть три правила общения команды с болельщиками – не удивляться, не нарушать, не конфликтовать. Сами увидите что к чему, поэтому просто помните о правилах.

– Я слышал, – отдышавшись и нацепив шлем, сказал Лайнмен, – что была команда, которая умудрилась настроить болельщиков против себя, и всю ее вырезали ночью.

– А я слышал, что команда вырезала всех болельщиков, – возразил Тайтэнд.

Я тоже что-то такое слышал, но ничего нового добавить не мог. Солнце теперь пекло не только спину, но и затылок, и жар его стал не приятным, а угрожающим. Ноги держали меня крепко, поэтому я не отставал, а шел вровень с Квотгербеком, хотя он иногда и отбрасывал меня взглядом чуть назад, и тогда я натыкался на Тайта с его котелками… Хорошо и верно шагал только Лайн – замыкающим.

По буграм и склонам, по которым шныряла различная живность, мы пробирались с час, а потом местность стала выравниваться.

Я показал себя во всей красе, безупречно пройдя все неровности и наклоны, и теперь злился на Солнце, из-за которого выглядел слегка неуклюжим.

До равнины, на которой располагалось селение болельщиков, нужно было топать все время под углом – поначалу незаметным, а потом, когда лодыжки начинали давать о себе знать, – вполне измеримым.

Я любил ходить так – с нагрузкой, поэтому с любовью прислушивался ко всем сигналам моего тела, включая боль в спине, там, где Солнце зацепилось за капюшон каким-то своим выступом.