Читать книгу "Солнце в рюкзаке - Евгения Мелемина"

Квоттербеку мы должны были доверить свои жизни и свои души. Жизни – потом, а души прямо сейчас, на этом полигоне, за несколько часов до начала Матча.

Никто не пытался оттянуть момент передачи души, никто, кроме меня, поэтому я пошел последним: после Тайтэнда и Лайнмена, которые по очереди отправились в угол поля и сказали нашему Квоттербеку пару слов. Я наблюдал, делая вид, что мне все равно. Даже травинку в рот засунул, чтобы казаться равнодушным.

Тайтэнд потом сказал, что выглядел я полным придурком – бумажно-белый, со свисающей изо рта травой. Овца на заклании. Неудивительно – я не знал, в чем признаются Тайт и Лайнмен, но сам должен был рассказать Квоттербеку то, за что он имел полное право снять меня с Матча.

Я наблюдал – Лайнмен признался в чем-то с виноватым видом, и Квоттербек медленным движением головы показал: «назад». Он даже ничего не ответил, и я воодушевился, а потом сник, потому что подошедшему Тайтэнду Квоттербек прочел какую-то отповедь, во время которой Тайт стоял, неестественно высоко закинув голову, словно его вздернули.

На линию он вернулся злым и растерянным. На скулах его горело по красному пятну.

Потом они оба – Лайн и Тайт – посмотрели на меня, и я пошел по полю.

Этот момент запомнился мне на всю жизнь – я шел пружинистым длинным шагом настоящего Раннинга, демонстрируя свою силу Квоттербеку, а он стоял у стены, у полуразрушенной кирпичной кладки, и ветер гнал зеленые волны под его ноги, затянутые в высокие шнурованные ботинки.

Ремни на его поясе и куртке время от времени ловили солнечный блик, и я слеп, но шел прямо, боясь разглядывать его лицо.

Я – часть команды, во мне все пело. Я – часть команды, я – одно целое с теми, чье сердце идеально, чье зрение безупречно, с теми, у кого ни разу не поднималось давление, а в почках нет песка.

Наши мышцы питаются молочной кислотой, наши движения не знают осечек, наша выносливость феноменальна, а дух крепок. Мы – команда нашего Солнца…

И с такими мыслями я чуть не столкнулся с Квоттербеком, но он вовремя подался назад, и я встал столбом, сохраняя равновесие.

– Раннинг? – сказал он.

– Да, – согласился я и поднял наконец голову.

Квоттербек стоял и ждал. Ждал, пока я выверну перед ним наизнанку свою душу, а я не мог говорить – я был занят его лицом, потому что оно было важнее – лицо человека, который обязан сохранить наши жизни, довести нас до конца и заставить меня закинуть Солнце на ветку.

Он казался мне богом, и так оно и было, потому что бог – это тот, кто следит, чтобы подопечные не померли раньше времени.

Если было бы возможно, я бы сочинил пару молитв и обращался бы к Квоттербеку по ночам перед наспех сооруженным алтарем. Но мне не нужен был алтарь – Квоттербек стоял прямо передо мной, богоявление произошло, и я был восхищен.

Он подождал пару минут, а потом показал мелькнувшее в черном зрачке человеческое тепло и спросил:

– О чем ты не можешь думать спокойно?

Я ответил, и тепло исчезло. Квоттербек обдумывал, покусывая губы, а я ждал, и майка под курткой прилипла к спине, как ледяной пластырь.

Игрок команды обо всем должен думать спокойно – как Квоттербек. Это обязательное условие для выживания – уметь принимать мир рассудком, а не сердцем. Если у Игрока есть затаенная боль и волнение, он должен отдать свою душу. Проще говоря, поделиться болью с тем, кто не потащит в суды, на каторги или в Монастырщину.

Не знаю, что чувствовали Тайт и Лайн, но я сам был, что называется, с мелким изъяном – излишней эмоциональностью. Только силой воли мне удавалось задушить в себе это качество, но дело мое рассматривалось долго – это был уже третий Матч, на который я подал заявку, на две предыдущие мной получен был отказ с размытой, но явно отрицательной формулировкой.

– А у тебя есть то, о чем ты не можешь думать спокойно?

До сих пор не понимаю, зачем я это ляпнул. Наверное, уже тогда хотел пробить брешь в защите Квоттербека, вычеркнуть его из пантеона богов… Но мне не удалось этого сделать ни тогда, ни сейчас – столько лет прошло, а я все еще вспоминаю его со священным трепетом и все так же готов соорудить алтарь.

Мне позволено говорить все, что угодно, верно? Так вот: никогда ни один из высших чинов Монастырщины, будь он трижды обернут в Священное Полотно и будь у него хоть крылья за спиной, не сравнится с Квоттербеком, у которого из регалий-то было всего – рюкзак со снаряжением, шлем с непрозрачным шилдкавером и камуфляжная куртка…

Убейте меня, распните, растащите по кускам, но он был лучшим.

Он был лучшим, поэтому в ответ на мой вопрос улыбнулся и сказал:

– К линии, Раннинг.

А это значило, что я вступаю в Игру.

Наша линия начиналась в центре маленького полуразрушенного амфитеатра. Мы стояли на заросшем высокой травой поле напротив развалин стен и трибун. Красный кирпич светился, в траве сверкали осколки битого стекла. Солнце стояло прямо над головой – Квоттербек дал нам выспаться, и мы успели перекусить и свернуть лагерь. Мне казалось – он прав и делает все к лучшему, а Тайтэнд, возясь с котелками, бубнил, что какой же это Матч, если спим до полудня. Лайнмен напомнил ему, что Квоттербек еще не одобрил состав, так что Матчем эта ночевка может считаться с натяжкой, но Тайт все равно бубнил и огрызался. Он был очень напряжен, и я подумал, что злится поэтому, но позже выяснилось, что у него просто паршивый характер и рычит Тайт постоянно.