Читать книгу "Следы на песке - Джудит Леннокс"

Гадюка была неразличима на подстилке из мха и прошлогодних листьев. Фейт показалось, что почва у нее под ногами шевельнулась, и в следующий миг что-то пронзило ее щиколотку. Она увидела скользнувшую прочь змею и, поглядев на ногу, заметила два маленьких точечных следа, оставленных гадюкой на коже. Странно, подумала Фейт, как быстро может измениться жизнь: только что все было таким обычным и милым и вдруг сделалось страшным. Она представила себе, как яд струится по венам, заражает кровь, замораживает сердце. Фейт быстро огляделась, но сначала никого не увидела. Лес казался холодным, безлюдным, угрожающим. Потом на высоком склоне она заметила чью-то тень, закричала и полезла вверх.

— Фейт?

Она услышала голос Гая и подняла голову.

— Меня ужалила гадюка, Гай.

— Не двигайся! Стой спокойно! — крикнул он и ринулся к ней сквозь заросли, сбивая палкой крапиву и колючую ежевику.

Подбежав к девочке, он опустился на колени, стащил с ее ноги сандалию и, приложив губы к укушенному месту, стал отсасывать и сплевывать яд. Фейт начало знобить, и Гай, поднявшись, снял с себя куртку и закутал ее. Потом взял на руки и понес.

Нога болела так, словно по ней били молотом. Солнце, мелькающее в вышине между темными кронами деревьев, казалось ярким тугим барабаном, который пульсировал в ритме боли. Гай быстро шел через лес, раздвигая плечами низко торчащие ветки. Когда они вышли из-под укрытия деревьев, солнце обрушило на них свои лучи с полной силой. Зной и засуха превратили лужайку в площадку спекшейся земли; трава была похожа на сухое, бурое волокно пальмовых стволов. Само небо сверкало ослепительным светом. Послышался крик — это Поппи, пропалывавшая грядку в огороде, увидела их и побежала навстречу.

Несколько следующих дней Фейт провела на старом диване в кухне, ее распухшая ступня покоилась на куче подушек. Бесконечные посетители развлекали ее.

— Феликс пел для меня, — рассказывала она Гаю, — Люк и Филипп играли со мной в покер, и все дети приходили смотреть на следы змеиных зубов. Вообще-то, я к этому не привыкла. Обычно все внимание достается Николь или Джейку, потому что они красивее, способнее и все их просто обожают.

В Фейт черты Мальгрейвов сложились в нечто, не соответствующее общепринятым канонам красоты. Она очень переживала из-за своего слишком высокого лба, неярких волос, которые и не вились, и не лежали прямо, и желтовато-зеленых, как ониксы, глаз, всегда казавшихся печальными, независимо от того, какое у нее было настроение.

Гай взъерошил ей волосы.

— Теперь у тебя не найдется времени для меня.

Она подняла на него взгляд.

— О, для тебя у меня всегда найдется время, Гай. Ты спас мне жизнь. Это значит, что отныне я навсегда перед тобой в долгу. Я теперь твоя навек, разве не так?

Осенью они перебрались в Испанию. Трое друзей Ральфа купили сельский дом, где они намеревались обогатиться, выращивая шафран.

— Он же на вес золота, Поппи, — уверял Ральф.

Мальгрейвы раньше уже бывали в Испании, в Барселоне и Севилье, так что Поппи ожидала увидеть синие моря, лимонные деревья и фонтаны в выложенных мрамором внутренних двориках.

Шафрановая ферма ее потрясла. Неуклюжий покосившийся дом, где они должны были жить совместно с друзьями Ральфа, прилепился у края деревни. Маленькие окна смотрели на огромную плоскую равнину. Земля выглядела настолько бесплодной, что Поппи не могла поверить, будто на ней что-то может вырасти. Бурый, рыжеватый и охра — вот и весь набор красок. Деревню населяли тощие ослы и полунищие крестьяне, чей образ жизни, думала Поппи, не сильно изменился со времен «Черной смерти».[7]Когда шел дождь, пыль превращалась в грязь, такую глубокую, что Николь увязала в ней по колено. Грязь была всюду; казалось даже, что лачуги крестьян слеплены из этой грязи. В доме не было ни водопровода, ни плиты. Воду приходилось таскать из колодца в деревне, а готовить на открытом огне. До их приезда друзья Ральфа, по-видимому, жили исключительно на лепешках и оливках: дом был завален черствыми хлебными корками и косточками. Показывая Поппи примитивный очаг, один из них сказал:

— Как я рад, что вы приехали. Уж вы-то сможете приготовить нам нормальную еду.

Осмотрев кухню, Поппи едва не заплакала.

В конце недели она отвела Ральфа в сторонку и сказала ему, что это невыносимо. Он уставился на нее, не понимая. «Этот дом, — объяснила она. — Деревня. Холодная, нищая деревня. Нам надо уехать, мы должны вернуться к цивилизации».

Ральф был в недоумении. Дом прекрасный, компания замечательная. С какой стати они должны уезжать?

Поппи настаивала, Ральф начал злиться. Их голоса звучали все громче, отдаваясь эхом под закопченным потолком фермы. Ральф был непоколебим: они непременно разбогатеют, если она немного потерпит, а кроме того, он вложил все свои гонорары и ренту Поппи в луковицы и инвентарь. Они никак не могут уехать. Когда Поппи, потеряв голову, запустила в него тарелкой, Ральф сбежал в свои шафранные поля топить досаду в бутылке кислого красного вина.

Оставшись одна, Поппи от гнева перешла к отчаянию, упала на стул и разрыдалась. В следующие несколько недель она пыталась сделать дом пригодным для жилья. Но неизменно проигрывала в этом сражении. Приятели Ральфа оставляли цепочки грязных следов по всем комнатам; кухонный очаг, заразившись от земли сыростью и холодом, затухал в самый неподходящий момент. Полотенца и простыни после стирки не сохли, а покрывались плесенью. И еще Поппи ужасно угнетало отсутствие других взрослых женщин.

Когда наконец зима прошла и началась робкая весна, ей стало нездоровиться. Поскольку после рождения Николь она уже двенадцать лет не беременела, прошел не один месяц, прежде чем Поппи поняла, что ждет четвертого ребенка. В том, что ее все время тошнит и тянет в сон, она винила сырой дом и ненавистную деревенскую глушь. Но доктор в Мадриде сказал ей, что она в положении и ребенок должен родиться в сентябре. Услышав это, Поппи вздохнула с облегчением: ее младенец появится на свет в Ла-Руйи под присмотром милого, надежного старого доктора Лепажа.

Если не все в ее жизни с Ральфом шло так, как она ожидала (а чего, собственно, она ожидала, уезжая с ним в Париж в тот далекий вечер в Довиле?), то детьми она была довольна всегда и возможность родить четвертого ребенка восприняла как подарок судьбы. Трое ее детей родились так быстро друг за другом, что к тому времени, когда появилась Николь, она была слишком измотана, чтобы насладиться этим событием сполна. Теперь же Поппи вязала крошечные кофточки, шила ночные рубашечки, и ей снилась Франция — как она приподнимается на своей высокой кровати и видит рядом сына в колыбельке. Она была уверена, что родится мальчик.

Она действительно родила сына, но в Испании, а не во Франции. Ребенок появился на свет на два месяца раньше срока, в спальне, которую она делила с Ральфом. В радиусе пятидесяти миль не было ни одного доктора, поэтому роды принимала женщина из деревни, закутанная в черную шаль. Колыбели у Поппи не было, но она и не понадобилась, потому что малыш прожил лишь несколько часов. Она лежала в постели, прижимая к себе младенца, баюкая его и молясь, чтобы он выжил. Он был слишком слаб, чтобы сосать грудь. Повитуха настояла на том, чтобы позвать священника, и он окрестил ребенка Филиппом, в честь любимого дядюшки Поппи. Когда слабое движение легких ребенка прекратилось, Ральф зарыдал и взял младенца из рук жены.