Читать книгу "Соперница - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

девственница, пусть идут к Каллас, – заявила она своему отражению. – Старик Менегини вряд ли способен утомить ее в постели.

И здесь Карлотта никак не могла взять в толк поведение коллеги: когда та, не блистая красотой, довольствовалась этим старикашкой, это еще куда ни шло, но теперь-то она вскружила голову всем!

Как только со Спонтини в «Ла Скала» было покончено, Карлотта вернулась к своему обычному репертуару – Верди и Пуччини. Когда подворачивался контракт, Матео Данте периодически присоединялся к ней, однако уже не столь охотно. Она отдавала себе отчет, что вскоре с ним придется расстаться, и это ее огорчало, ведь такому потрясающему любовнику не так-то просто найти замену.

И вот воскресным утром в Модене, где они провели ночь в отеле, Матео, который должен был уехать на рассвете, чтобы выступить в концерте, выскользнул из номера, не потревожив Карлотту, что с его стороны было особенно предусмотрительно, поскольку накануне она пела Маргариту в «Фаусте» Гуно и последнее трио ее крайне утомило.

Где-то к полудню Карлотта решила приоткрыть веки и увидела, что на перине из гагачьего пуха лежит газета. Она невольно покосилась на разворот, где рядом были помещены две фотографии – Каллас и еще какой-то женщины. К несчастью, Карлотта не сразу узнала себя: на втором снимке она увидела располневшую рыночную торговку с невозмутимым, ничего не выражающим пунцовым лицом: туника, облегавшая намечающийся животик, открывала толстые руки, обвитые лентами. Когда до нее дошло, что это она сама, было слишком поздно: она уже успела все разглядеть. Зато Мария Каллас в дымчатом воздушном платье с рассыпавшимися по плечам бесконечно длинными печальными черными волосами казалась невесомо-прозрачной и стройной.

В сопроводительном тексте автор развивал намеченную сопоставлением снимков тему. Карлотта Берлуми представляет прошлое оперы – это певица с ретроградными взглядами, беспечная канарейка, способная лишь издавать гармоничные рулады, а вот Мария Каллас – та заново творит лирическую трагедию, воплощая неистовых и страстных героинь, отдаваясь пению телом и душой.

Заметка заканчивалась так: «Берлуми символизирует привычный комфорт – домашние тапочки, супчик на плите; это провинциальная звезда, которую вы в полудреме слушаете, устроившись в кресле, удобно положив ноги на кофейный столик».

– Вот ведь стервец!

Карлотта имела в виду Матео Данте. Этот провокатор специально оставил газету, давая понять, что уходит от нее. Она пришла в ярость. Какой хам! Она сама собиралась расстаться с ним, а этот извращенец ее опередил! Неслыханная наглость! Ей следовало быть начеку, два-три хориста из «Ла Скала» предупреждали: «Будь осторожна, Матео вознесет тебя до небес, но потом втопчет в грязь». Но откуда взялись эти гнусные измышления?! Может, он сам подделал этот экземпляр газетенки? Подретушировал фотографии? Да, точно, Каллас никак не могла выглядеть такой аристократичной, а она, Карлотта, такой заурядной! Ублюдок, сатир, чудовище! Она отомстит! Она разрушит его карьеру. Что ни говори, карьера-то для него важна! У него совершенно банальный, невыразительный баритон, похожий на сотню тысяч других. Природа подгадила этому певцу, сместив его лучший орган в нижний регистр.

– Сатанинское отродье! – со смехом выдохнула она, кипя от ярости.

Это все от зависти! Матео завидовал ей, балдел от ее голоса, но косо посматривал на успехи певицы. Вот почему она не стремилась удержать своих любовников. Ей следовало бы выбирать представителей иной профессии, а не вокалистов; вот Каллас вышла замуж за… чем, собственно, занимается этот Менегини? Кто же он – банкир, адвокат, торговец, гробовщик? Не важно. Отныне Карлотта тоже скорее предпочтет в постели сапожника, чем актеришку куда ниже ее по рангу.

Карлотта собрала вещи и отправилась на вокзал. В киоске она купила газету, ту самую, которую ей подкинул Матео Данте, король обманщиков, чтобы порвать с ней. В поезде она открыла ее на том самом развороте. И статья, и обе фотографии были на месте. Ах, этот негодяй не слишком заморачивался… Она снова взглянула на газету, на сей раз хладнокровнее. Ну, бумага, всего лишь бумага… Через неделю в эту газетенку будут заворачивать свеклу. А через месяц выбросят и забудут. Для очистки совести Карлотта с легкостью убедила себя, что на самом деле «Весталка» ей совсем не нравится, Спонтини ее раздражает, впредь она не станет браться за эту партию и, возможно, сядет на легкую диету.

Через несколько дней она начисто забыла и об этом инциденте, и о намерении похудеть. Жизнь продолжалась. Она подписала новый контракт. Ей аплодировали. Ей платили. Она пела.

Однажды в воскресный день всплыла подсказка. На афише, возвещавшей выступление Каллас в «Тоске», Карлотта заметила имя Матео Данте, напечатанное мелким шрифтом: бас-баритон играл ризничего; comprimario, как значилось в программке, – это крошечная роль второго плана, ни одного соло. Все стало яснее ясного: Матео переметнулся на сторону противника. Каллас его подкупила. Значит, это она, посулив роль, предложила ему так унизить Карлотту Берлуми? А может, Каллас сама заказала эту позорную заметку? Стало быть, теперь она пользуется влиянием, и куда более мощным, чем полагала бесхитростная Карлотта.

В тот день она впервые всерьез задумалась о том, что Мария Каллас замыслила ее уничтожить.

В последующие недели это подозрение периодически закрадывалось, но так и не оформилось окончательно. Чтобы разузнать все наверняка, Карлотта провела небольшое расследование. Приехав в Рим, она пригласила в «Кафе Греко» на Виа Кондотти, где, кстати, не было ничего греческого, острую на язык Зазу, парикмахершу ростом не выше церковной скамьи, которая моталась из театра в театр, навострив уши, пересказывая последние сплетни и получая в качестве вознаграждения кофе и мороженое. Карлотте нравилось общаться с ней, потому что обезьянье личико Зазы забавляло ее – не важно, говорила та или молчала. Расположившись за круглым столиком в зальчике с гранатово-красными стенами, они живо болтали. Карлотта перевела разговор на Каллас. Не заделался ли Матео Данте во время постановки «Тоски» любовником примадонны? Вероятно, преобразившись, та завела любовника или любовников? Однако Заза заверила, что Каллас, храня верность старику Менегини, не изменила своего отношения к мужчинам.

– Но…

– Да?

– На самом деле она питает особый интерес к одному человеку. Мне кажется, она влюбилась. Точно. Достаточно посмотреть на нее, когда он к ней обращается. Похоже, она втюрилась!

– Но кто он?

– Герцог.

– Что?!

– Итальянский аристократ. Лукино Висконти.

Карлотта подскочила на банкетке, которая пронзительно скрипнула.

– Заза, ты все это выдумываешь, чтобы доставить мне удовольствие?

– Нет, не выдумываю. А что тут такого?

Убедившись, что парикмахерша не шутит, Карлотта расхохоталась. Заза побагровела:

– Не понимаю, что тут смешного.

– Лукино Висконти – ты издеваешься, что ли?!

– А что? Он хорош собой. Изысканные манеры. Очень богатый.

– И