Читать книгу "Руки Орлака - Морис Ренар"

В тот год он получил первую свою награду. Тремя годами ранее он отказался вступить в коллегию нотариусов и ушел из конторы отца, где господин Эдуар Орлак рассчитывал сделать его своим достойным преемником. Артистическое призвание возобладало над всем. Но ужасный нотариус не простил сына. Он лишил его средств к существованию и отказывался принимать в своем доме. Да, вот уже три года бедняга Стефен выживал лишь благодаря субсидиям своего старого друга, мсье де Крошана, который втайне от нотариуса подбрасывал ему деньжат. Господин Орлак-старший, махнув на все рукой, продал контору и теперь занимался лишь оккультизмом – причем вместе с Крошаном! Славный мсье де Крошан!.. Восхитительный «шевалье», настоящий рыцарь, защитник бедных и неимущих! Сколько сил он приложил к тому, чтобы смягчить Орлака-отца и добиться от него согласия на брак сына! Но ничто не смогло тронуть сурового чудака, и молодым, хоть это и было печально, пришлось обойтись без его благословения.

Что за человек этот старик, этот вдовец с крючковатым носом, который мог бы быть дедом своего сына?.. В глубине темного зеркала Розина, как наяву, сейчас видела его ястребиный профиль. Он вспомнился ей таким, каким предстал перед ней, когда пожелал их принять после первой премии. Лавры сына его смягчили. Под нажимом мсье де Крошана он все же признал, пусть и нехотя, что Стефен может стать «кем-то». Не отрицал он и того, что Розина может оказаться порядочной девушкой. Но все же принял он их не слишком радушно. С тех пор они видели его лишь изредка, во время холодных визитов, от одной мысли о которых снохе Эдуара Орлака бывало не по себе на протяжении нескольких дней кряду.

Однако же миру известно, что Стефен стал «кем-то»! Благодаря ошеломляющему успеху он уже чуть ли не на следующий день выдвинулся в первый ряд. Без иной поддержки, кроме помощи своих преподавателей, без каких-либо коммандистов[9], без кривляния и экзотики, он очутился в свете триумфа, рядом с лучшими! Внезапно все на него в буквальном смысле набросились. Теперь у них всего было в избытке…

Слово «избыток» подходило бы сюда как нельзя лучше, не будь Стефен тем, кем он в действительности и являлся, – артистом, влюбленным в красивые вещи, столь сострадательным, что порой его можно было бы даже счесть расточительным, беззаботным и ничего не откладывающим на день завтрашний… То, что он зарабатывал, надолго у него не задерживалось. Его сейф был всего лишь резервуаром, из которого золото, порожденное его собственными руками, постоянно перетекало к поставщикам и беднякам. Если вдруг из его рук перестанет литься волшебный Пактол[10], что останется ему самому? Эти предметы искусства, эти дорогие гобелены, эти уникальные вазы – и счета.

И подумать только, что нищета будет сущим пустяком в сравнении с отчаянием пианиста, утратившего мастерство рук!..

Ах! Если случится подобная катастрофа, как возликует Орлак-отец!.. С какой ухмылкой он выслушает новость об этом несчастном случае! Ибо он обязательно о нем узнает, если уже не узнал…

Не следует ли Розине самой заехать к нему? Да, так и нужно сделать. Ввести его в курс дела, незамедлительно сообщить о том, как себя чувствует его сын… Неприятная обязанность в минуты большого горя.

Розина печально оглядела убранство оказавшегося под угрозой счастья.

Она по-прежнему держала в руках конверт, предназначенный военврачу и все еще не запечатанный. Несколько мгновений она колебалась, вытащила одну из пяти банкнот, немного помедлила, затем вернула банкноту в конверт, запечатала его и произнесла с вызовом:

– Мы еще посмотрим!.. А пока же – будем шиковать!..

Вскоре она уже была готова к выходу; в руке – небольшой саквояж.

Стояла унылая, сырая погода, на улицах было грязно. Закажет ли она по телефону такси?

Она посмотрела на прекрасное убранство, рояль, конверт и, покинув дом, пошла пешком.

Розина никогда не посещала Орлака-отца одна. Она сопровождала туда Стефена; этим и ограничивались ее отношения с отцом мужа. На сей раз, еще больше, чем обычно, она заранее страшилась этого ворчливого фанатичного старика.

Бывший нотариус жил совсем рядом, на улице Асса, в маленьком особнячке, зажатом между двумя большими доходными домами. На третьем этаже этого здания с разрешения хозяина проживал «шевалье» де Крошан.

Господин де Крошан, шевалье в шутку и художник всерьез, – его неразлучный друг. Розина все еще и не разобралась толком, так ли страстно этот джентльмен увлечен спиритизмом, как и нотариус: как-никак очень даже в интересах человека небогатого потворствовать мании друга! Вот так эти старые товарищи и жили в полном согласии: один – с улыбкой принимая тиранию другого, «два спирита», как их называли в квартале.

И Розина под зонтом семенила к ним мелкими шажками – чудесная походка истинной парижанки! – элегантная, ритмичная и легкая.

Звонок на решетке ограды прозвучал совсем старомодно.

Ставни первого этажа были закрыты. На третьем – студия господина де Крошана подставляла под дождь свой широкий оконный проем.

Дверь открыли. Скорее, даже приоткрыли. Это был Крепен, камердинер.

Шестидесятилетний старик с изрытым оспинами лицом, походившим на поле боя, увиденное с самолета. Мсье де Крошан, любитель пошутить, утверждал, что Крепен – творение бога-пуантилиста[11], и неизменно относился к нему с уважением, не столько из-за такого артистического происхождения, сколько в силу наличия достаточного количества добродетелей.

И напротив, он совершенно не выносил мадам Крепен, Эрманс, чье бледное лицо возникло позади физиономии ее супруга. Этой вечно нужно было сунуть всюду свой нос! Ничто в доме не происходило без ее участия! Но видели бы вы ее лицо!.. И каким только учеником Создателя оно вылеплено? Ни формы, ни цвета: неловкая, словно покрытая штукатуркой заготовка, безликость, глядя на которую ты готов поверить, что вдруг стал близоруким или дальнозорким и теперь видишь все словно в тумане.

В нескольких словах Розина рассказала о своем горе – все еще стоя на ступенях, под дождем, ибо пара слуг загораживала проход.

У Крепена от изумления отпала челюсть. Но Эрманс пробормотала не слишком разборчиво:

– Мьсе ище не показвался, маам Стефен. Горе-то, какое горе, это уш да! Но дел в том, што у него сьянс, прям сёння утром! Необычный сьянс, маам Стефен! Видите, жальзи гостиной закрыты? Видать, уже началося. Там у нас три медьюма.

В этот день оккультизм, над которым Розина обычно смеялась, вдруг показался ей страшным и действительно таинственным. Впрочем, еще больше ее переполняло возмущение.

– Но как-никак это же его сын! – воскликнула она.

– Тише! Тише! – прошипела Эрманс. – Не над’ так шметь – так мошна и все сорвать!

– Его сын! – повторила молодая