Читать книгу "Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж"

Зал заполнили, казалось, одни лишь молодые приспособленцы, так называемое новое поколение. Среди них выделялась дюжая фигура по-детски непосредственного Эдварда Клинтона из Линкольншира, темный атласный камзол едва не лопался на его атлетической спине. Недавно, после смерти отца, он получил титул барона. Ходили слухи, что Клинтон положил глаз на Бесси Блаунт, желая утешить вдову, похоронившую хилого Тейлбойса. Но не хочет ли он попросту разбогатеть за ее счет? Надо будет проверить. По крайней мере, сейчас он с откровенной похотливостью взирает на свою соседку, жену нашего канцлера. Верность определенно не будет в числе его достоинств.

Сэр Ричард Рич, один из ставленников Кромвеля, занявший пост главного поверенного короны, стоял между канцлером Одли и его женой. Его крайне невыразительное, незапоминающееся лицо не красила даже любезная безучастная улыбка. Он шевелил губами, хотя не издавал ни звука. Тем не менее его показания помогли осудить Мора.

Вокруг топтались заместители и преемники Крама: Томас Райотесли, очередная его находка, расхаживал по залу с нарочито важным и жеманным видом. Он недавно облагородил свое простонародное имя Рисли, преобразовав его в Райотесли, и изъяснялся теперь с вычурностью, присущей, по его мнению, знатным особам. За ним по пятам следовал Ральф Садлер, подобие угодливого грызуна в человеческом обличье; поодаль переговаривались миловидный и уступчивый Уильям Питри и епископ Стивен Гардинер, расчетливый, но глупый — неудачное сочетание.

Их вид вызвал у меня во рту неприятный привкус. Мне захотелось плюнуть вниз, желательно на перо щегольской шляпы Рисли.

Но вот взгляд мой остановился на другой группе, и я вздохнул с облегчением. Вот Уильям Парр, едва достигший двадцатилетия, но унаследовавший основательность манер старшего поколения. Он принадлежал к северному роду, его представители сослужили мне добрую службу при подавлении шотландцев. Рядом с Уильямом стояла его сестра, Екатерина, вышедшая замуж за старого лорда Латимера, ее молодость вполне удовлетворяла нужды супруга. Основные владения Латимера находились в Линкольншире, но он содержал еще городской дом в Лондоне и часто вывозил жену в свет, где она любила беседовать с немногочисленными уцелевшими при дворе учеными и гуманистами, откровенно избегавшими общества Анны. Я был удивлен… приятно удивлен, увидев леди Латимер на сегодняшнем празднестве. Она разговаривала с Джейн Сеймур, чей наряд отливал блеклым золотом осени, а возле них торчали Эдуард и Том Сеймуры, первый — скованный и манерный, а второй — гордый и расфуфыренный, как разноцветный какаду.

Старшее поколение собралось в другой стороне — герцог Норфолк будто проглотил нечто жирное и теперь страдал несварением, отчего на его пожелтевшем лице отражалось уныние; рядом с ним находился неизменно спокойный герцог Суффолк. Господи, как же я завидовал его невозмутимости. Он обладал удивительным даром, позволявшим никогда не тратить бесценные и невозвратимые моменты жизни на пустое беспокойство или сожаление. Теперь, узнав истинную причину смерти Марии, я уже не сердился на Брэндона за поспешный новый брак; его недолгая скорбь представлялась мне своеобразной местью Анне. Но где же его юная супруга? Где он оставил ее? Впрочем, по-моему, его это не тревожило. Ага, я заметил ее рядом с такой же молоденькой, но очень серьезной леди Латимер. Как все они отличались от Анны…

Возле обоих герцогов стоял и близкий мне по возрасту Уильям Фицуильям, лорд — хранитель малой печати. Ему не нравилась Анна (он, разумеется, не говорил об этом открыто, но презрение выражалось в каждом его жесте. Хотелось бы мне посмотреть, как он давал присягу, ибо наверняка произносил ее текст в издевательской манере). Когда, бывало, Фицуильям, развернувшись на каблуках, ждал нового проявления ее глупости, его усталое лицо приобретало своеобычное ослиное выражение. По правую руку от него расположились добропорядочный и солидный Джон Пойнтц из Глостершира (наружность его была простоватой; я, путешествуя по стране, во множестве встречал подобных ему на обочинах дорог) и его приятель Томас, лорд Вокс, ставший рыцарем Бани во время коронационных торжеств Анны. Вокс имел редкостное сходство с Томасом Уайеттом, хотя не обладал даже каплей поэтического таланта, однако упорно пытался сочинять вирши. Рядом с ними я увидел чопорного и взволнованного Кранмера, видимо, он наслаждался ощущением праздника и с нетерпением ждал увеселений.

Оберегая былые привилегии и убеждения, своим кругом держались Эдвард Невилл, Николас Карью и Генри Куртене. Я сравнил бы их со снежной глыбой. Добившись в юности определенного положения, они не стремились к новым достижениям или интригам, а лишь таяли потихоньку, дрейфуя в потоке нового времени. К ним примкнул и Шапюи, мне всегда нравилось наблюдать за его легкой подвижной фигурой; неужели ему известен секрет вечной молодости? И тут у нашего «сугроба» сбоку появился странный нарост — к моим верным соратникам прибились оставшиеся в Англии братья Поль, Генри и Джеффри.

Задумавшись о них, я испытал то же самое чувство, что посещало меня при мысли о Море. Реджинальд, младший представитель этого рода, которого я за счет казны послал учиться в Италию, повзрослев, отказался вернуться домой. Он стал блестящим ученым, снискал заслуженное уважение в Падуе и папской курии и недавно в ответ на мое «королевское дело» написал трактат «Pro Ecclesiasticae unitatis defensione»[3]. Поля считали главным защитником Екатерины, причем настолько влиятельным, что она и ее племянничек-император мечтали разрешить многие сложности путем заключения брака между Марией и Реджинальдом — дабы объединить Алую и Белую розы в законном союзе незаконных претендентов. Семейство Поль по линии Маргариты, матери Реджинальда, принадлежало к Плантагенетам. И кроме того, они состояли в родстве с вымершим родом де ла Поль.

Жалкие цветки некогда пышного куста Белой розы увядали в Англии. На редкость невзрачный, лишенный воображения Генри, лорд Монтегю, походил на вывернутый из мостовой булыжник, а нервный, робкий и хилый Джеффри боялся спать по ночам без света. Гордость семьи Реджинальд унаследовал фамильные таланты и мужество, но, к сожалению, предпочел служить Папе, а не мне.

Всего в нескольких шагах от них высилась фигура Кромвеля, специально принарядившегося ради этого вечера. Заметив его, мои соратники сочли за лучшее отойти в сторонку, не зная, что Крам приставил к ним одну из своих подопечных (миловидную даму), и чем дальше они отступали от него, тем ближе подходили к ней.

Анна подошла к моему тронному креслу. Надо бы сказать ей любезность, но я не смог и рта открыть. Меня переполняла такая жгучая ненависть, отягощенная жутким страхом, что я не доверял собственному голосу. Осознав, однако, что молчание тоже может выдать меня, я пересилил себя, улыбнулся и мягко спросил:

— Давно ли вы начали готовиться к празднику?

Мне не хотелось видеть ее; она вызывала у меня отвращение. Поэтому я не поворачивал головы к Анне, а лишь слегка скашивал в ее сторону уголок рта.

— С тех пор, как заметила первый упавший на землю лист.

Ее голос звучал с неизменным очарованием. Он сулил нечто особенное.