Читать книгу "Капитан Памфил - Александр Дюма"

С этими словами он выпустил из рук мадемуазель Камарго, и та немедленно совершила два или три кругосветных плавания по своей банке со всем радостным проворством, на какое способны были ее лапки; затем, увидев попавшую в ее владения муху, она выскочила на поверхность воды и с жадностью ее проглотила.

— Эту я тебе еще прощаю, — сказал Тьерри. — Но смотри, чтобы тебе ее хватило на сто восемьдесят три дня.

Дело в том, что, к несчастью для мадемуазель Камарго, 1831 год был високосным: наука благодаря этому выиграна двенадцать часов.

Мадемуазель Камарго, казалось, нисколько не была встревожена этой угрозой, голова ее по-прежнему весело торчала над водой, а все четыре лапки лениво вытянулись в совершенной неподвижности и поддерживали ее в таком же равновесии, как будто она покоилась на твердой почве.

— А теперь, — произнес Тьерри, выдвинув ящичек стола, — позаботимся о меблировке для пленницы.

Он достал из ящичка два патрона, буравчик, перочинный нож, две кисти и четыре спички. Декан молча и ничего не понимая следил за его действиями, которые доктор совершал с тем же тщанием, как если бы готовился к хирургическому вмешательству; затем он высыпал порох в лоток для нагарных щипцов, оставив пули, и бросил Жаку металлическую оправу и барсучий волос, оставив черенки[11].

— Что это, черт возьми, вы здесь мастерите? — спросил Декан, отнимая у Жака две свои лучшие кисти, — вы разоряете мое заведение!

— Я делаю лестницу, — серьезно объяснил Тьерри.

В самом деле, он просверлил с помощью буравчика обе свинцовые пули, укрепил в отверстиях черенки кистей, а в эти черенки, предназначенные сделаться стойками, вставил поперек спички: они должны были служить ступеньками. Через пять минут лестница была готова и опущена в банку, у дна которой ее удерживали своим весом две пули. Едва мадемуазель Камарго стала владелицей этого предмета мебели, она тотчас его опробовала и, словно желая убедиться в его прочности, поднялась до последней ступеньки.

— Будет дождь, — сказал Тьерри.

— Черт! — откликнулся Декан. — Вы думаете? А мой брат сегодня собирался снова поохотиться!

— Мадемуазель Камарго не советует ему это делать, — ответил доктор.

— Каким образом?

— Я только что избавил вас, дорогой друг, от покупки барометра. Каждый раз, как мадемуазель Камарго взберется на свою лесенку, это будет предвещать дождь; если она с нее спустится, можете с уверенностью ждать хорошей погоды; если же она станет держаться на середине, не выходите без зонта или плаща: переменно! переменно!

— Так-так-так! — сказал Декан.

— Теперь, — продолжал Тьерри, — мы закроем банку пергаментом, как будто в ней еще лежат все вишни.

— Пожалуйста, — произнес Декан, протягивая ему то, что он просил.

— Мы закрепим его веревочкой.

— Вот они.

— Затем я попрошу у вас воск! Хорошо… Огня! Так… а чтобы я был уверен в своем опыте (он растопил воск, запечатал узел и приложил к печати свой перстень), вот и все на полгода. А теперь, — продолжал он, проделав с помощью перочинного ножа несколько отверстий в пергаменте, — теперь дайте перо и чернила!

Вы когда-нибудь просили перо и чернила у художника? Нет? И не просите; он поступит так же, как поступил Декан: предложит вам карандаш.

Тьерри взял карандаш и написал на пергаменте:

«2 сентября 1830 года».

Итак, с того вечера, о котором мы попытались дать представление нашему читателю, прошло ровно сто восемьдесят три дня — иначе говоря, шесть месяцев и двенадцать часов. Все это время мадемуазель Камарго — неизменно и ни разу не сбившись — предсказывала дождь, ясную погоду и переменную облачность: аккуратность тем более примечательная, что за весь этот срок лягушка не проглотила ни крошки.

Вот почему, когда Тьерри, достав часы, объявил, что истекла последняя секунда шестидесятой минуты двенадцатого часа, и внесли банку, собравшихся охватила жалость: они увидели, в каком бедственном положении находилось несчастное существо, пролившее в ущерб собственному желудку столь яркий и столь важный свет на темный вопрос науки.

— Взгляните! — с победным видом сказал Тьерри. — Шнейдер и Рёзель были правы!

— Правы, правы, — произнес Жаден, взяв банку и поднеся ее к глазам. — Мне еще никто не доказал, что мадемуазель Камарго не скончалась.

— Не стоит слушать Жадена, — возразил Флер. — Он всегда был в наихудших отношениях с мадемуазель Камарго.

Взяв в руки лампу, Тьерри поместил ее позади банки.

— Смотрите, — пригласил он. — Вы увидите, как бьется ее сердце.

Действительно, мадемуазель Камарго так исхудала, что стала прозрачной как хрусталь, и можно было разглядеть всю ее кровеносную систему; можно было даже заметить, что у ее сердца был всего один желудочек и одно предсердие; но работа этих органов была такой слабой и Жаден был так недалек от истины, что не стоило опровергать его слов: несчастному животному и десяти минут не оставалось жить. Ее задние лапки стали тонкими, словно ниточки, а вся задняя часть тела соединялась с передней лишь при помощи костей, образующих систему, благодаря которой лягушки прыгают, а не ходят. Кроме того, на спине у нее вырос какой-то мох, под микроскопом выглядевший настоящей водяной растительностью с камышами и цветочками. Тьерри в качестве ботаника стал даже уверять, что эта неприметная поросль принадлежала к семейству мастиковых деревьев и кресс-салатов. На эту тему никто спорить не решился.

— А теперь, — сказал Тьерри, когда все по очереди внимательно осмотрели мадемуазель Камарго, — мы должны дать ей спокойно поужинать.

— И что она будет есть? — спросил Флер.

— Ее ужин у меня с собой в этой коробочке.

И Тьерри, приподняв пергамент, выпустил в верхнюю часть банки, оставленную для воздуха, такое количество мух, у которых недоставало одного крыла, что сделалось очевидным: все утро он посвятил их поимке, а всю вторую половину дня занимался тем, что калечил их. Нам показалось, что мадемуазель Камарго хватит этих мух еще на пол-года, и один из нас даже высказал это мнение вслух.

— Ошибаетесь, — возразил Тьерри. — Через четверть часа не останется ни одной мухи.

Самый недоверчивый из нас невольно выразил жестом сомнение. Тьерри, которому первый успех придал уверенность, отнес мадемуазель Камарго на ее обычное место, даже не удостоив нас ответом.

Он не успел еще сесть, как отворилась дверь и вошел хозяин соседнего кафе с подносом, на котором стояли чайник, сахарница и чашки. Следом за ним появились два официанта: они принесли в продолговатой ивовой корзинке солдатский пайковый хлеб, сдобную булочку, листья салата и множество разнообразных маленьких пирожных.