Читать книгу "Кафе на вулкане. Культурная жизнь Берлина между двумя войнами - Франсиско Усканга Майнеке"

писал, что на девяносто центов целый день совершал покупки с женой, и в конце дня у них еще оставалось сто двадцать марок. Американский издатель Мэттью Джозефсон в 1923 году перевез офис своего журнала Broom из Нью-Йорка в Берлин, потому что расходы там были гораздо ниже: на те деньги, которые он зарабатывал в Соединенных Штатах выпуском своего скромного журнала, в Германии он мог позволить себе двухэтажную квартиру, двух помощниц по хозяйству, занятия конным спортом для жены, ужины в лучших ресторанах, покупку произведений искусства и щедрые пожертвования немецким писателям, испытывавшим нужду.

В то время в Берлине пребывали каталонские журналисты Эужени Шаммар и Жозеп Пла. Первый был корреспондентом газеты La Publicitat, второй – La Veu de Catalunya и Ahora. По их рассказам, на песеты тоже можно было жить по-королевски. Как писал Пла в своих «Заметках», хитрость, которую им открыл русский товарищ по пансиону, состояла в том, чтобы просить присылать жалованье мелкими купюрами, как можно более мелкими, и менять их понемногу – ровно в том количестве, которое требуется на конкретные расходы. Например, поменять купюру в одну песету на марки – столько, чтобы хватило сходить в ресторан; на эту песету можно было закатить целый пир. К тому времени, когда они стали отправлять свои невероятные, почти сюрреалистические хроники немецкой инфляции читателям из Барселоны и Мадрида, Шаммар и Пла приспособились к ней.

В Берлин стекалось множество визитеров, которые приезжали покупать самые различные товары по бросовым ценам: квартиры, земельные участки, предметы роскоши, алкоголь, наркотики, девочек и мальчиков. Алкоголь был дешев, в особенности пиво и шнапс; наркотики продавались на каждом углу, а морфий и героин – даже в аптеках. Проституция цвела пышным цветом: между Александерплац и Бюловштрассе предлагали свои услуги сто двадцать тысяч женщин и тридцать тысяч мужчин, в том числе немало несовершеннолетних. По невиданно низким ценам. Берлин превратился в столицу сексуального туризма и педофилии, да и в целом в столицу развлечений и удовольствий: именно поэтому среди предприятий, которые смогли пережить рецессию, числились кафе, рестораны и ночные клубы. Не все, конечно, большей части пришлось закрыться, однако оставшимся удалось подзаработать. Как туристы, наводнившие Берлин, так и сами горожане искали развлечений и утешения. Им хотелось ходить по заведениям, тратить пачки денег, которые оставались в кошельках, – жить одним днем, зная, что завтра будет хуже, потому что все подорожает еще больше.

Одним из заведений, которому удалось не только выстоять в этом кризисном году, но даже увеличить количество клиентов, было «Романское кафе». Оно находилось в районе Шарлоттенбург, на Аугуст-Виктория-плац – площади, к которой вел знаменитый бульвар Курфюрстендамм (для берлинцев – Ку’дамм). Кафе занимало цокольный и первый этажи помпезной каменной громады, известной под названием Romanisches Haus II (Романский дом II, а Романский дом I, практически идентичный, стоял напротив). Оба здания были светской копией близлежащей Мемориальной церкви, чья раздвоенная башня – изображение с самых популярных берлинских открыток.

Эти три памятника построены в конце XIX века. Они спроектированы в так называемом неоромантическом стиле, поборником которого являлся император Вильгельм II, желавший подчеркнуть неразрывный союз трона и алтаря и воскресить в памяти славную эпоху Карла Великого (а также сравняться с ним). Неоромантическая архитектура была призвана внушать уважение и почтение. Главный фасад здания, в котором находилось «Романское кафе», с обеих сторон окружали башни с черепичной крышей пирамидальной формы. По центру виднелся выступ, над которым возвышался треугольный фронтон, украшенный барельефами, изображавшими двух исполинов прошлого, Самсона и Геракла, а также святого Георгия, побеждающего дракона. Для того чтобы окончательно подчеркнуть масштабность и мощь, вершина треугольника была увенчана имперским орлом.

Чтобы войти в кафе нужно было пересечь террасу и застекленную веранду, где летом устанавливали столики. Затем пройти через вращающуюся дверь, которая находилась под постоянным присмотром швейцара Нитца – высокого светловолосого крепкого мужчины – приветствовавшего клиентов скупым жестом. Напротив входа располагалась массивная стойка с витринами, в которых были выставлены блюда дня; вокруг стойки, если клиентов еще было немного, стояли официанты, всегда в костюмах и при галстуках. За входом налево находился так называемый Bassin für Schwimmer («бассейн для пловцов»), состоящий из примерно двадцати столиков, зарезервированных для постоянных или же самых избранных посетителей. В конце этой зоны начиналась лестница с золотой балюстрадой, которая вела на галерею, где находились «столы для игроков» с досками для игры в шахматы и шашки. В правой части цокольного этажа располагался Bassin für Nichtschwimmer («бассейн для не умеющих плавать»), в которой садились, по сдержанному знаку – или приказу – герра Нитца, клиенты без статуса постоянных или случайные посетители. Эта зона была гораздо просторнее, в ней находилось больше семидесяти столов разных размеров, размещенных очень тесно. В глубине находились стеллажи с газетами и небольшой закуток, служивший телефонной будкой. Проход между зонами вел к туалетам.

Внутреннее убранство кафе было оформлено в неизменном неороманском стиле. По краям прилавка возвышались две колонны с огромными капителями, украшенными арабесками; от них шли сводчатые арки с лепниной. Стены позади прилавка были заняты полками из темного дерева, на которых стояла оцинкованная и эмалированная посуда, сифоны, всевозможные бутыли и статуэтки, расставленные в живописном беспорядке. С потолка свисали железные лампы с очень длинными шнурами. Столы были мраморными, а стулья – в стиле мебели «Братья Тонет». По углам располагались вешалки в форме пальмы.

Причины, по которым одно заведение имеет успех, а другое – закрывается спустя несколько месяцев, остаются загадкой. Американский журналист и писатель Гэй Тализ посвятил несколько страниц своей книги A Writer’s Life («Жизнь писателя») вопросу о том, почему в 1960-е годы определенные заведения и рестораны Нью-Йорка вошли в моду, в то время как другие, очень на них похожие и расположенные буквально на том же тротуаре, прозябали в ожидании случайных клиентов. Его исследования не принесли убедительных результатов, но все дело в том, что на этот вопрос не так-то просто было ответить. Столь же сложно ответить на него и в случае с «Романским кафе». На самом деле против успеха кафе говорило многое. Помимо сомнительной архитектуры здания, внутри заведения, несмотря на высокие окна, было очень темно по причине скудного освещения, табачного дыма и того факта, что – за исключением летних месяцев – Берлин представляет собой очень серый город. Кроме того, пол обычно был усеян пеплом и бумажными салфетками, так что неудивительно, что все вместе имело крайне негостеприимный вид и напоминало зал ожидания железнодорожной станции.

Еда была не лучше. В меню предлагались колбаски в соусе «гуляш», пирог из неизвестного