Читать книгу "Зимний сад - Кристин Ханна"

с проводником. В одну секунду на нее обрушился весь ужас увиденного: жужжание мух над поляной, белые пятна опарышей на окровавленной туше и безмолвие африканских джунглей, означавшее, что поблизости притаились хищники и падальщики.

Но затем ей удалось отстраниться от этой картины, взглянуть на нее как фотограф. Достав экспонометр, она быстро измерила освещенность, выбрала одну из трех камер, висевших на шее, и навела резкость на изуродованный, окровавленный труп горной гориллы.

Щелк.

Двигаясь по кругу, Нина снова и снова наводила резкость и нажимала на кнопку спуска. Меняла камеры, подстраивала объективы, проверяла свет. Адреналин зашкаливал. Лишь в такие минуты она по-настоящему ощущала себя живой – когда делала снимки. Способность видеть была ее даром – наряду с умением отгородиться от происходящего. Одно не существует без другого, выдающийся фотограф сначала фиксирует увиденное и только потом дает волю чувствам.

Быстро нанеся на кожу под ноздрями мазь с эвкалиптом, она присела на корточки, чтобы крупным планом сфотографировать шею обезглавленной гориллы. Неподалеку кого-то рвало – видимо, не выдержал сопровождавший ее молодой журналист. Ей было не до него.

Щелк. Щелк.

Браконьеры забрали только голову и конечности – те части, которые дорого ценятся. Теперь какой-нибудь богатый говнюк сможет поставить гориллью лапу на стол вместо пепельницы.

Щелк. Щелк.

Целый час Нина подбирала ракурсы, меняла, когда считала нужным, камеры и объективы, убирала отснятые пленки в контейнеры, которые, подписав, рассовывала по карманам жилета. Наконец с наступлением сумерек они отправились в долгий обратный путь по влажным и душным джунглям. Со всех сторон доносились звуки: стрекот насекомых, птичьи рулады, крики обезьян; небо приобрело кровавый цвет. Сквозь листву деревьев, словно играя в прятки, пробивались солнечные лучи мандаринового оттенка. По пути к месту убийства они разговаривали, но на обратной дороге погрузились в мрачное молчание. Сразу после съемки Нине обычно приходилось тяжелее всего. Выкинуть из головы увиденное не всегда просто – образы возвращались в кошмарах, пробуждая даже от самого крепкого сна. Часто, хотя признаваться себе в этом ей не хотелось, она просыпалась в слезах.

Спустившись к подножию горы, их группа оказалась у небольшой заставы, которая в этой отдаленной части Руанды считалась городом. Оттуда они несколько часов тряслись на джипе до природоохранного центра, где Нина сделала еще несколько снимков, а ее спутники расспросили сотрудников о браконьерах.

Нина стояла возле входа и очищала объектив, когда услышала свое имя.

– Миссис Нина?

Опустив камеру, она подняла глаза и увидела старшего проводника. Она улыбнулась – настолько широко, насколько позволяла усталость.

– Здравствуйте, мистер Димонсу.

– Простите, что беспокоить в трудный день, – сказал он на ломаном английском, – но мы забыть передать вам важное сообщение. Миссис Сильвия ждать, когда вы звонить.

– Спасибо.

Нина вытащила из сумки громоздкий спутниковый телефон и отнесла все оборудование на поляну в центре лагеря. По компасу определила, в какой стороне спутник, развернула тарелку и, установив ее на землю, направила антенну на шестьдесят градусов к северо-востоку, затем подсоединила телефон и включила его. Экран, оживая, моргнул оранжевым и высветил мощность сигнала. Дождавшись, когда она станет достаточной, Нина позвонила редактору.

– Привет, Сильвия. Я сегодня фотографировала жертву браконьеров. Подонки. Дней через десять отправлю снимки.

– Даю тебе шесть. Мы собирались поместить их на обложке.

Обложка. Ее любимое слово. Некоторых женщин сводят с ума бриллианты, Нина же предпочитала обложку журнала «Тайм». Впрочем, против «Нэйшнл Джиографик» она тоже ничего не имела. На самом деле она надеялась однажды заполучить, помимо обложки, еще и около восьми разворотов со своей фотосерией «Воительницы со всего мира». Любимый проект Нины. Завершив его, – когда бы, черт возьми, ни наступил этот день – она сможет уйти в свободное плавание.

– Шесть – значит, шесть. Потом я еду к Дэнни в Намибию.

– Завидую. Хоть у кого-то будет секс. Но к следующей пятнице возвращайся к работе. В Сьерра-Леоне снова обострилась ситуация. Переговоры о мире вот-вот провалятся. Нужно, чтобы ты была там до Рождества.

– Ты же меня знаешь, – сказала Нина. – Готова в любой момент.

– Обещаю тебе не звонить – только если начнется война. Присылай снимки, а потом езжай заниматься любовью, пока я пытаюсь вспомнить, как это бывает.

Спустя несколько дней Нина ехала в арендованном «лендровере», Дэнни за рулем.

Всего семь утра, но декабрьское солнце уже припекало. К часу дня температура поднимется до сорока шести градусов или даже выше. Колеса буксовали на дороге – если так можно назвать глубокую реку красновато-серого песка, – так что машину мотало из стороны в сторону. Нина сидела напряженно выпрямившись, вцепившись в ручку двери, и наклонялась с каждым поворотом, чтобы сохранить равновесие.

Другой рукой она придерживала на груди камеру, чтобы ремешок не впивался в шею. Камеру вместе с объективом она обернула футболкой; не самый профессиональный способ защиты от пыли, но за годы, проведенные в Африке, Нина не нашла лучшего компромисса между безопасностью и удобством. Порой нужно успеть за пару секунд достать камеру и сделать снимок – некогда возиться с ремешками и чехлами.

Она оглядела раскаленный пустынный пейзаж. По мере того как каждый час пути уводил их все дальше от всякой цивилизации и глубже в одну из последних сохранившихся областей по-настоящему дикой южноафриканской природы, Нина стала чаще замечать у пересохших рек стада голодных животных. Измученные летним зноем, они припадали к земле и погибали, так и не дождавшись дождя. Всюду лежали выбеленные солнцем кости.

– Ты уверена, что хочешь отыскать химба? – с улыбкой спросил Дэнни, когда машину в очередной раз занесло и они едва не застряли в песке. Из-за пятен грязи на лице его зубы казались еще белее, а голубые глаза поражали яркостью. На длинных черных волосах и рубашке осела пыль. – Мы сто лет не проводили неделю вместе.

Когда так называемая дорога опять стала сносной, Нина достала камеру и посмотрела на Дэнни через видоискатель. Наведя резкость и уменьшив масштаб, она разглядывала его беспристрастно, как незнакомца: красивый тридцатидевятилетний ирландец с острыми скулами и пару раз сломанным носом. Дрался в пабах, когда был пацаном, объяснял Дэнни. Он внимательно следил за дорогой, и Нина отметила сосредоточенно сжатые губы. Переживает, что ему неправильно подсказали, куда надо ехать, но ни за что в этом не признается. Военный корреспондент, он привык находиться, по его выражению, «в полном дерьме», а за сюжетом мог отправиться чуть ли не в ад – даже когда материал готовил не он.

Нина нажала на кнопку спуска.

Дэнни улыбнулся ей:

– Когда тебе в следующий раз захочется поснимать каких-нибудь красоток, выбери лучше официанток в баре