Читать книгу "Детство и школа. 1932—1949. Стихи разных лет - Владимир Георгиевич Фалеев"

пригрозила мне моя бабушка. Меня это лишь раззадорило, и я продолжал свои проделки. Методы воспитания у моей бабушки были свои. Она сшила тряпочный мешочек и показала его мне.

«Будешь дразнить бабуню, надену на руку!»

Когда в очередной раз я напугал соседку, бабушка схватила меня и попыталась засунуть мой кулачок в этот мешочек. Силы были неравны. Как я не выворачивался, не визжал, на руке у меня оказался противный мешок. Слезы не помогали. Поревев с часик, я был прощен, но сдаваться не собирался. Прошло несколько дней. Подкараулив старушку, когда она, ничего не подозревая тихонько шла на кухню, я опять выскочил из-за двери. Только на этот раз не махал кулачком, а высунул язык и громко замычал! Бабуне чуть плохо не стало!

Наказание не заставило себя долго ждать. Моя бабушка в приступе педагогической ярости схватила со стола баночку горчицы. Можете себе представить, как я крутился и брыкался!. Язык я успел спрятать, но губы, щеки и кончик носа были крепко вымазаны противной желтой дрянью.

«Запомнишь надолго», – крикнула бабушка Люда. Кто знает, может быть трюк с горчицей относился к бабушкиному опыту института благородных девиц? Но она оказалась права. Горчицу я не пробовал лет до сорока. Не то, что не пробовал, видеть ее не мог! А старушку соседку я оставил в покое. Вот вам и педагогика.

Но пройдем кухню и откроем дверь в наши комнаты. Первая, проходная, была небольшой, метров десять, и полутемной. Ее особенностью было окно. Вместо стекол в раму были вставлены ромбовидные полые стеклянные блоки. Свет они пропускали плохо, зато рассмотреть что-либо сквозь них было невозможно. Это было очень кстати.

Окно находилось низко и выходило в узкий промежуток между нашим и соседним домами. А в этот промежуток предприимчивый сосед-сапожник рядом с нашим окном воткнул свою «мастерскую» размером с носовой платок, которая однако пользовалась популярностью у обитателей близлежащих домов.

В комнате стояли бабушкин диван, небольшой обеденный стол и моя железная кроватка с высокими перильцами. Не знаю, каким невероятным образом, но почему-то даже сейчас помню сладковатый вкус краски этих перил. Привстав на цыпочки, я грыз их, когда у меня резались зубы. В этой комнатушке прошло мое раннее детство.

Еще одно, чудом сохранившееся воспоминание. Над входной дверью из кухни висела литография. Это была копия картины Гвидо Рени «Голова Христа». Возможно, бабушке она заменяла отсутствующие иконы. Я часто и подолгу вглядывался в удивительное изображение Спасителя, пытаясь понять, открыты или закрыты глаза Иисуса, так искусно они были написаны художником. Картину эту я немного побаивался.

Хотя стол возле дивана был небольшим, за ним собиралась вся наша семья – другого места для завтраков, обедов и ужинов не было. Особенно торжественно отмечались праздники. Не только революционные, но и пасха и масленица. Здесь сословные различия между мамой и бабушкой стирались, и они обе увлеченно занимались готовкой.

Минуя проходную, попадаем в комнату родителей. Она была ненамного больше, но светлее. Здесь стояли их кровать, шкаф, топилась печка-голландка. Два довольно высоких окна выходили в переулок. Позже, когда я вырос из детской кроватки, папа соорудил для меня топчан – две крестовины из брусьев, связанных продольными досками, а между ними натянутое полотно. Топчан втиснули в комнату ближе к подоконнику. На этом топчане я спал довольно долго, все военные годы.

Теснота не служила помехой и общению родителей с друзьями. Сюда к ним в гости приходили папины приятели со своими инструментами – гитарой и мандолиной. Папа в свое время брал уроки у известного гитариста Иванова-Крамского, и отлично владел инструментом. Иногда, надев на палец медную трубочку, он превращал гитару в «гавайскую», скользя насадкой по струнам. Хотя мне больше нравилась его игра на обычной, семиструнной.

Звуки струнного трио я обожал. Но и тогда, когда отец играл один, я слушал его с восторгом. Папа, перебирая струны, любил напевать старинные романсы: «Калитку», «Не уезжай, ты мой голубчик», «И вдаль бредет усталый караван»… Став постарше, я уже потихоньку подпевал: «Так иногда, в томительной пустыне, мелькают образы далеких чудных стран, но это призраки, и снова небо сине, и вдаль бредет усталый караван…»

На всю жизнь во мне осталась огромная любовь к музыке, к пению. Мы со Светой, моей женой, удивительным образом помним мелодии и слова множества песен: народных, довоенных, военной поры и советских 50–80 годов. С удовольствием слушаем их, иногда тихонечко подпевая. А один раз, отдыхая на турбазе на Днепре (кстати, в год чернобыльской аварии!) мы устроили небольшой концерт а-капелла на балконе своего номера. Это было попурри из всех, что мы вспоминали, песен. Увлекшись, тихонько, как нам казалось, пели до часу ночи. Зато утром в столовой за завтраком нас не только не ругали, но даже благодарили за этот ностальгический «концерт».

А от бабушки Люды перенял я любовь к классической музыке. До сих пор вспоминаю, как она наслаждалась своей любимой увертюрой к опере «Сорока-воровка», ариями из «Кармен» и «Севильского цирюльника», «Блохой» в исполнении Шаляпина…У нас дома сейчас отличные диски с записями моих любимых Моцарта, Шопена, Бизе…

Воспоминания мои о дошкольных годах отрывочны. Вот на полке шкафа фотография: карапуз в матроске и фуражке стоит на пне. «Вовка-капитан». Это парк имения Останкино. Ездили туда, где сейчас телецентр, на трамваях, с пересадками. Возле пруда был дачный поселок, в котором жили наши знакомые. Теперь здесь улица Академика Королева и телебашня…

На лето сами снимали дачу. Память почему-то подсказывает: Хотьково. Это надо же!

У нас сейчас свой участок в садоводческом товариществе недалеко от Хотьково. Когда я проезжаю мимо Хотьковского женского монастыря, что-то шевелится в мозгу – «точно, здесь, только 80 лет назад»… Спираль» жизни…В этом месте все осталось, как было.

Выезд «на дачу» папа обставлял серьезно. Посуда и разный нужный инвентарь складывался в деревянные ящики, паковались тюки, укладывались чемоданы. Я смотрел и запоминал движения его рук, аккуратно и компактно распределяющих вещи по местам.

Вероятно, у всех так. Но у меня точно все это из детства. И музыка, и любовь к песне, и страсть к путешествиям, навык к паковке вещей – учился у родителей и бабушки. Позже. в годы войны, к ним добавятся умение пилить и колоть дрова, и копать землю.

Простите, но я еще раз коснусь больной для меня темы. Я глубоко убежден в том, что обстановка в семье должна воспитывать в ребенке, мальчике и девочке, неважно, любовь и уважение к труду, прежде всего к физическому.

Не смейтесь. Все хорошо: робототехника, интернет, посудомоечные машины и