Читать книгу "Пленники Амальгамы - Владимир Михайлович Шпаков"

беспокоились? Может, если бы появились, не случилось бы ужасное?

Впрочем, это очередная соломинка. Не помогут дети, как и карие глаза, которые упорно отводят. И тонкая рука с длинными пальцами, возьмись я за нее, будет с испугом вырвана, потому что Аня боится. Я чувствую ее страх, ее стремление отодвинуться даже от меня, полпреда снежного человека, чего уж говорить о самом йети!

– Да, боюсь! – отвечают на прямой вопрос. – А вы разве нет?!

Я пожимаю плечами. Боюсь или нет – не суть важно. Поздно пить боржом, как говорится; если же прибегнуть к «глубинам восточной мудрости» – это моя карма, с которой не поспоришь…

Бессмысленную беседу прерывает некто мужского пола, в кожаном плаще и с коротким ежиком на голове. Выбежав из резных дверей, он находит нас взглядом и быстрым шагом направляется к скамейке.

– Ты скоро? – обращается к Ане. – Препод интересуется: куда подевалась? Ты ведь докладчик сегодня, помнишь?

– Помню… В общем, я все сказала. – Она встает. – И больше, пожалуйста, меня не разыскивайте.

Обладатель плаща устремляет на меня холодные серые глаза.

– Подожди, Ань… От меня тоже просьба: оставьте девушку в покое. Она ни в чем не виновата. И теперь у нее… То есть у нас – своя жизнь, и лезть в нее я не позволю!

Он скачет передо мной, молодой петушок, хлопающий крыльями в присутствии дамы. Но ответа петушок не дождется, мои крылья поникли, а клюв безвольно повис. Остается только молча наблюдать, как пара (а они, безусловно – пара) дефилирует к дверям и скрывается внутри особняка. По окончании занятий они выйдут обратно и, не увидев моей мрачной физиономии, с облегчением вздохнут. После чего отправятся на прогулку, перейдут через дамбу и усядутся в кафе «Пряжа», что на берегу реки. Закажут мороженое с шампанским и будут весело чирикать, обсуждая какой-нибудь модный философский «тренд». А вечером или даже днем, не дожидаясь темноты, займутся трением слизистых тел, страстно, меняя позы и задыхаясь от желания, – что поделать, молодежь!

Вспомнят ли они того, кто сидит взаперти в квартире с закрытыми зеркалами? Вряд ли. А если вспомнят, тут же замнут тему, дескать, что мы можем сделать?! Так что в сухом остатке негусто – документы Кая и его «парадоксальный» опус. Вспомнив сакраментальное: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибки», жалею, что не остался дома (лежали документы больше года – полежали бы еще неделю).

Внезапно вспыхивает тревога. Что делает поднадзорный? Разогрел ли еду? И если да – не оставил ли сковородку на горящей конфорке? Было дело – возвращаюсь после отлучки, а в доме чад от сгоревшего постного масла и раскаленная чугунная сковорода! Вытаскиваю по привычке мобильный, затем в бессилии прячу обратно. Кай презирает гаджеты: либо отключает их, либо вообще вынимает батарею и зашвыривает туда, где валяются сморщенные платки – под кровать.

Когда тревога перерастает в панику, быстрым шагом направляюсь к остановке. Не первый раз представляю картину: во дворе урчит мотором машина с красным крестом, и дюжие санитары выводят из подъезда моего Кая. Тот дергается, выкрикивая нелепости и привлекая внимание соседей. Перед посадкой в машину удается вырваться, после чего за человеком в засаленном халате гоняются по двору. Человек перепрыгивает детские качели, прячется за деревянной горкой, потом пытается залезть под скамейку. И кричит при этом в голос! Все население пятиэтажки уже торчит в окнах, с азартом, как зрители на гладиаторских боях, наблюдая за погоней. Ату его, психа, мешающего спокойно жить! Наконец беглеца выуживают из-под скамейки, он исчезает в недрах машины, но зрители не покидают зрительских мест. Тут ведь я, тоже виновный! Остракизму подвергнуть того, кто покрывает невменяемого! Выкинуть к чертовой матери из нашего кондоминимума!

Игра воображения спровоцирована воспоминанием из времени, когда жил на Победе с родителями. У нас была соседка, жена замдиректора камвольного комбината, большого любителя женских прелестей. Муж ходил налево, неработающая супруга пила и допилась до психического расстройства, так что за ней приехали из Пироговки. Были санитары, беготня по двору, причем одета строптивая пациентка была именно в халат. В процессе борьбы халат сорвали, в машину ее засовывали в одних трусах розового цвета. Грязные розовые трусы и дикий ор, заставивший высунуться из окон половину двора, впечатались в мозг навсегда, потому и спешу к остановке. Стою пять минут, десять, автобуса нет, и я наискосок через парк бегу домой.

Скорой во дворе не видно, что уже хорошо. Через ступеньку скачу по лестничным маршам, с третьего раза попадаю ключом в замочную скважину, вот я и дома. В квартире тихо. С бьющимся сердцем прохожу на цыпочках к дверям его комнаты, пребывая в надежде на то, что Кай еще дрыхнет (желтенькие таблетки ко всему прочему обладают седативным эффектом, и они для меня – тот длинный поводок, что позволяет отлучаться из дома-тюрьмы по своим надобностям). Слегка приоткрываю дверь, чтобы в щелку увидеть: кровать пуста. Тогда дверь нараспашку, и вот картина маслом: Кай сидит за столом, обложившись бумагами, и что-то вычерчивает карандашом.

– Чем занят? – вопрошаю, успокаиваясь. (В ответ – молчание.) – Я, по-моему, тебя спрашиваю!

А тот и ухом не ведет, погруженный в непонятное занятие. Наконец поворачивает ко мне голову:

– Я делаю гороскоп.

– Ах, вот оно что…

– Посмертный, – уточняют после паузы. (О, черт! Не успеешь прийти в себя, тут же новый сюрприз!)

– Не понял… – говорю растерянно, – что значит – посмертный гороскоп?!

Следует очередное усталое объяснение, мол, после физической смерти субстанция, что остается жить, получает свою судьбу. Каковую можно угадать так же, как судьбу посюстороннюю. Понятно, что хуматонам такого не дано, но люди с большой буквы вполне могут заглянуть в это гипотетическое будущее…

– И где же изволит пребывать твоя драгоценная субстанция? – начинаю язвить. – В раю? В аду? Может, в чистилище?

Вижу кривую усмешку, затем выдают:

– Там ничего этого нет. Вы, глупцы, напридумывали всякой чуши… Лично я буду пребывать на Бетельгейзе.

– Где-где?!

– Это звезда. Одна из самых ярких на нашем небе.

– Ага. Ну, а я где буду?

– На тебя гороскоп еще не составлен. Но я и так знаю: ты будешь в другой части галактики.

– Как это?! Несправедливо! Я все-таки не чужой тебе человек!

– Ты? Ты чужой. Поэтому уходи и не мешай.

И хотя на обиженного богом обижаться не стоит, меня такое ранит. Твою мать! Тот, кто за тобой убирает дерьмо, кормит тебя, оберегает от враждебного мира – чужой! Опять накатывает желание отхлестать будущего жителя Бетельгейзе по щекам, однако я себя сдерживаю. Направим взрыв внутрь, как бывало