Читать книгу "Творцы грядущего - Алекс Бонд"

Это уже как будто начинало походить на шутку со стороны врача, но он вместе со Сквайром настаивает, чтобы мы проделали перед ним это упражнение, дабы знать, как мы сумеем справиться с этим внизу. Потом я узнал, что весь смысл медицинского освидетельствования заключался именно в этой маленькой практической сноровке.

– Кто пренебрегает предписаниями, заболевает кессонной болезнью, – продолжает врач. – Наиболее мягкая форма ее – судороги и колющие боли, медицина здесь бессильна. Все кости ломит так, что не уснуть. В серьезных случаях наступает, паралич; он постепенно распространяется, пока не захватит важного для жизни органа, а это вызывает смерть. Существует единственное средство убедиться в своем состоянии. Умеете ли вы свистеть? Отлично. Ну вот, пока вы можете свистеть – вы здоровы. Если вы этого сделать не в состоянии – дело плохо. Ваши губы потеряли свою чувствительность, наступает постепенный паралич.

Тут Сквайра охватывает приступ жестокого кашля, но на лице доктора при прощании я не замечаю и тени улыбки. Сквайр ведет нас по небольшой лестнице к площадке, которая окружает один из странных цилиндров. Когда мы подходим, откуда-то проносится струя воздуха, открывается верхняя крышка цилиндра и показывается груз песка. Мы забираемся в воздушный шлюз, сторож закрывает дверь. Шлюз метра в два диаметром, освещается электричеством. Внизу такая же крышка, что и вверху. Сквайр предостерегает нас не становиться на нее. Сторож поворачивает клапан, сжатый воздух с сильным свистом заполняет пространство. Шум такой оглушающий, что говорить мы не в состоянии, лишь знаками Сквайр дает нам понять, чтобы мы делали по его примеру глубокие вдохи и выдохи при зажатом носе. С пуском сжатого воздуха на меня нападает несколько смешливое настроение, но отнюдь не угнетенное. Случайно смотрю на Билла и хохочу: он так усердно выполняет предписания, без конца вдыхает и выдыхает, щеки, него словно воздушные шары.

Внезапно дверная крышка у нас под ногами падает, раздается такой звук, словно он вырывается из самых недр земли. Шахта грушевидной формы и разделяется решеткой на две части: меньшая для рабочих, большая для бадей с песком. Через дверную крышку мы вползаем в промежуточную камеру, а через нее в шахту для рабочих. Сквайр дает свистом сигнал, и сторож захлопывает нижнюю дверь шлюза.

Вниз через шахту ведет слабо освещенная электрическими лампочками стремянка. Мы видим, как в перспективе шахта сужается до небольшой дыры в тридцати метрах под нами, через которую попадают в помещение, где производятся работы. Тусклый свет едва позволяет нам различать очертания рабочих, копошащихся внизу, словно карлики сказочного мира.

Пробую говорить с Биллом, но голос мой звучит так резко и неприятно, что я едва в силах договорить то, что хотел. Сквайр опускается на землю впереди, мы ползем за ним. Спуск крайне длинный и утомительный, и меня заранее пугает обратный подъем. А вообще настроение необычайно веселое; кажется, жить в этой атмосфере легче, чем наверху.

Добравшись до конца шахты, мы по веревочной лестнице спускаемся на землю. Рабочая камера прямоугольной формы, от трех до четырех метров величины; за работой пятеро землекопов. Посередине они вырыли в песке широкую яму и, где нужно, подкапывали края кессона, чтобы они глубже врезались в землю. Крыша из толстых брусьев над нами сантиметров на тридцать выше, сверху на ней слой бетона толщиной в двадцать четыре метра. Шахта настолько глубока, что тяжести бетона недостаточно для опускания кессона; для того, чтобы преодолеть трение о грунт, сверху навалено большое количество железа.

– В настоящее время, – рассказывает нам Сквайр, – кессоны для закладки глубоких фундаментов почти всегда строятся из бетона или железа; у нас здесь случайно кессоны деревянные: слишком поздно был заключен контракт на работы. Старые постройки на этом месте были уже разобраны, и нам пришлось спешно приниматься за дело. Не было времени строить бетонные кессоны или дожидаться, пока с фабрики будут доставлены железные. А деревянные кессоны построить недолго, да и дерево всегда под руками.

В камере сыро, вода капает с потолка, но внизу, между тем, песок совершенно сухой, потому что воздух вытесняет всю воду. И жара порядочная, по словам Сквайра, потому, что «давление нагревает воздух настолько, что без специальных охладительных приспособлений температура здесь была бы невыносима».

– Трудно ли работать? Вы видите, люди поглощают при дыхании слишком много кислорода, – объясняет Сквайр. – Поднявшись наверх, они делаются вялыми. Существует поговорка: покопаешь раз песок, будешь копать его вечно. Без привычного возбуждения кислородом люди уже не состоянии работать. Но все-таки под таким давлением они работают только по два часа, оставлять их здесь дольше было бы опасно.

Сквайр повернулся и засвистел. Я и Билл тоже было попытались, но ни звука! Волнуясь, делаем мы вторую, третью попытку, безрезультатно. Насмерть перепуганные, бежим к Сквайру и объясняем ему, что у нас признаки паралича – мы не в состоянии свистеть.

– Постарайтесь! При некотором напряжении сил симптомы иногда исчезают.

Мы стараемся до красноты в лице – безрезультатно. Сквайр принимает серьезный вид, подзывает рабочего и говорит ему: «Вот, Пат, отведите этих молодых людей к доктору и скажите ему, что они не могут свистеть».

Улыбка растягивает рот Пата до ушей, а мы торопимся к лестнице и, как сумасшедшие, карабкаемся наверх. Казалось, мы никогда не доберемся до воздушного шлюза. Тридцать метров наверх – это втрое больше тридцати метров вниз. Что делать, если наши руки и ноги будут парализованы прежде, чем мы окажемся наверху! Хотя мы утомились, пока добрались до воздушного шлюза, но богатый кислородом воздух, которым мы дышим, удивительно поддерживает нас. Пат лезет вслед за нами, он кричит, чтобы мы посторонились, подает знак и крышка падает.

Влезаем в шлюз, дверь закрывается за нами. Целую вечность ждем, пока будет удален сжатый воздух. По мере того, как его становится все меньше, шлюз застилает туман, потом падает верхняя крышка, и мы вылезаем на солнечный свет. Около двери врача толпа землекопов, проходим к нему.

– Доктор, – говорит Пат, – у молодых людей опасные симптомы. Они не могут свистеть.

– Очень жаль, – замечает доктор. – Ну, мы им дадим оловянные свистки, Пат.

Ироничный смех, который за этим последовал, был, по меньшей мере, неприятен. Мы ловко попались. Но откуда мы могли знать, что свистеть в тяжелом воздухе кессона очень трудно, и этому можно научиться только после долгих упражнений? А теперь нам ничего не оставалось, как смеяться вместе со всеми. Доктор задержал нас на полчаса в своей комнате, чтобы мы не простудились, и старался загладить шутку, которую он с нами сыграл, тем, что рассказал нам пару удивительных приключений из собственной жизни. Потом пришел Сквайр, и вся наша история была еще раз обнародована.

– Ну, тут мы попали впросак, – сказал Билл, – а все-таки вы нас отослали, когда мы не осмотрели и половины.

– Что же вам еще хочется знать?

– Мне хотелось бы узнать, что вы делаете, когда кессон будет опущен до твердой породы.