Читать книгу "Ермак Тимофеевич - Николай Гейнце"

Увидев Антиповну в горнице, он поднял голову от грамотки и счетов, быстро встал и тревожно спросил:

— Это ты Антиповна? Что случилось? Как Аксюша?..

— Об ней-то я, батюшка, Семён Аникич, и пришла доложить твоей милости…

— Что такое?.. Хуже ей?.. — ещё более взволнованным голосом спросил Семён Иоаникиевич.

Старый холостяк, потерявший в молодости свою невесту, полонённую татарами, на безуспешные розыски которой употребил десятки лет, он всю силу своей любви направил на свою племянницу, заменив ей действительно отца после смерти брата Якова.

Хотя злые языки указывали, быть может, не без основания, на ключницу Марфу, разбитную, ещё далеко не старую бабёнку, как на «предмет» Семёна Иоаникиевича, но в этих отношениях, если они и существовали, не было и не могло быть любви в высоком значении этого слова. Любил Семён Иоаникиевич из женщин только одну свою племянницу, хотя это не мешало ему любить весь мир своим всеобъемлющим сердцем.

Понятно, что доведённое до его сведения, как главы дома, страшное недомогание девушки его сильно обеспокоило.

— Хуже, не хуже, батюшка Семён Аникич, ноне даже улыбнулась она, но только я, кажись, додумалась, откуда эта хворь её идёт, батюшка…

— Додумалась?.. Откуда же?

Он нервно затеребил поля своего простого, чёрного сукна, кафтана.

Антиповна между тем довольно пространно и по порядку стала передавать ему весь ход хвори своей питомицы и принятые ею меры, вплоть до смазывания её лба и грудки освящённым маслом из неугасимой лампадки и осенение крестом с молитвою.

— Не болезнь это, батюшка, не сглаз, не колдовство и не бесовское наваждение, — закончила она свой рассказ.

— А что же, по-твоему? — спросил Семён Иоаникиевич.

— Пора пришла, батюшка, пора…

— Какая «пора»?

— Известно, изволь, батюшка Семён Аникич, девичья…

— Что-то я в толк не возьму, к чему ты речь ведёшь.

— Замуж её выдавать надо…

— А, вот оно что…

— Кровь забушевала, девка-то и туманится…

— Как же быть-то, Антиповна?

— Говорю, замуж ей пора.

— Слышу. Да за кого выдавать-то?

— Про это тебе, батюшка Семён Аникич, ведать лучше.

— То-то и оно, что московский-то жених далеко, да и дело-то не ладится…

— А ты отпиши ему, батюшка, чтобы поспешил…

— Отписать не труд, да до Москвы-то не ближний свет, пока ответную пришлёт грамотку, пока сам пожалует, много, ох, много пройдёт времени…

— Это-то ничего, болесть-то эта не к смерти, перенедужится, Бог даст и полегчает, а всё же со свадьбой надо поспешить. Неча откладывать, девушка в поре…

— Я сегодня же отпишу и гонца пошлю, — сказал Семён Иоаникиевич.

— Отпиши, батюшка, отпиши… Дело доброе.

— А ты всё-таки за ней поглядывай, Антиповна, чем-нибудь да попользуй. Потешь чем ни на есть… Песнями ли девичьими или же Яшку кликни.

— Предлагала ей, батюшка, и то и другое. Не хочет. Да ты не сумлевайся, я уж как зеницу ока берегу её, с глаз не спускаю… Травкой её нынче ещё попою, есть у меня травка, очень пользительная, может, подействует, кровь жидит, а ей это и надо. Сейчас только в голову вошло, забыла я про неё, про травку-то. Грех какой, прости господи.

— Попой, попой травкой. Она ничего… Не повредит…

— Где повредит! Не такая травка… Прощенья просим, батюшка Семён Аникич.

И старуха, отвесив Строганову поясной поклон, вышла. Почти на пороге горницы Семёна Иоаникиевича она столкнулась лицом к лицу с мужчиной среднего роста, брюнетом с чёрной, как смоль, бородою и целой шапкой кудрявых волос. Лицо у него было белое, приятное, но особенно хороши были быстрые, как бы светящиеся фосфорическим блеском глаза, гордо смотревшие из-под густых соболиных бровей. Одет он был в чёрный суконный кафтан, из-под которого виднелась красная кумачовая рубашка, широкие такого же сукна шаровары, вправленные в мягкие татарские сапоги жёлтой кожи, с золотыми кистями у верха голенищ.

Антиповна шарахнулась в сторону и чуть не позабыла ответить на почтительный поклон столкнувшегося с ней парня. Она узнала в нём того «нового желанного гостя» Строгановых, которого обвиняла накануне перед Максимом Яковлевичем в порче своей питомицы, — Ермака Тимофеевича.

Он шёл к Семёну Иоаникиевичу для совещаний по важному делу. От своих разведчиков он узнал, что мурза Вегулий с семьюстами вогуличей и остяков появился на Сысьве и Чусовой и разграбил несколько селений. Надо было остановить дерзкого кочевника, который при успехе мог пойти и далее. Об этом-то и пришёл посоветоваться с Семёном Иоаникиевичем Строгановым Ермак Тимофеевич. Он мог назваться «новым гостем» Строгановых только потому, что с недавнего времени стал часто вхож в хоромы. Близ же этих хором, на новой стройке, он жил уже года два в высокой избе с вертящимся петушком на коньке.

Но прежде чем продолжать наш рассказ, нам необходимо ближе познакомиться с этою выдающеюся историческою личностью, которая явится центральной фигурой нашего правдивого повествования и героем разыгравшейся на «конце России» романической драмы.

Жизнь Ермака Тимофеевича до его появления во владениях братьев Строгановых была полна всевозможными приключениями, почву для которых создавало более трёх веков тому назад государственное устройство или, лучше сказать, неустройство России.

VI
Русская вольница

Началом государственного устройства России следует несомненно считать царствование Иоанна III, со времени женитьбы его на племяннице византийского императора Софье Палеолог, до того времени проживавшей в Риме. Брак этот состоялся в 1472 году. Новая русская великая княгиня была красивая, изворотливая и упорная принцесса с гордым властительным нравом. За неё сватались многие западные принцы, но она не хотела соединить свою судьбу с католиком.

Папа предложил ей брак с московским князем, слух о котором, как об искусном политике, проник на запад. Он надеялся с помощью этой московской княгини внести в Москву унию и поднять крестовый поход против турок. Но папа ошибся в своих расчётах.

Великая княгиня Софья слишком строго держалась правосудия, чтобы стать орудием Рима. Не в религии, а в политике проявилось её влияние.

Под этим влиянием был поставлен в России ребром вопрос о самодержавии и началась борьба старины с новой властью, длившаяся полтора века. Современники назвали это время «началом смуты». Бояре говорили:

— Когда пришла сюда Софья, то наша земля замешалась. Великий князь обычаи переменил: он перестал советоваться с нами, а всё дело вершит, запёршись у себя сам-третей со своею княгинею да с наперсником.

Бояре и князья её ненавидели. Это объясняется тем, что она внушила Иоанну обращаться с ними как с подданными и окружать себя пышностью и почти церковною обрядностью византийских императоров.