Читать книгу "Погода – это мы - Джонатан Сафран Фоер"

Было бы естественным предположить, что, если мы сможем проявить должную волю для борьбы с глобальным кризисом, то нам нужно проявить и должную заботу. Нам нужно будет отнестись к Земле как к единственному дому, не считая это образным выражением – не умом, а нутром. Как сказал психолог Дэниел Канеман, лауреат Нобелевской премии, первым обнаруживший, что наш мозг функционирует в медленном (созерцательном) и быстром (интуитивном) режимах: «Чтобы подтолкнуть человека к действию[51], необходимы эмоции». Если мы и дальше будем относиться к борьбе за спасение планеты как к игре на чужом поле в середине сезона, мы обречены.

Очевидно, фактам не под силу подтолкнуть нас к действию. Но что, если мы не сможем вызвать необходимые эмоции и поддерживать их на нужном уровне? Я упорно борюсь с собственными реакциями на глобальный кризис. Мне кажется очевидным, что я забочусь о судьбе нашей планеты, но если эта забота выражается в затратах времени и энергии, то нельзя отрицать, что меня намного больше заботит судьба одной отдельно взятой бейсбольной команды на этой планете, «Вашингтон Нэшнлз» из города моего детства. Мне кажется очевидным, что я не отношусь к отрицателям климатических изменений, но веду себя как один из них. Я разрешаю детям прогуливать школу, чтобы поучаствовать в волне болельщиков в день открытия бейсбольного сезона, но не делаю практически ничего, чтобы противостоять будущему, в котором наш родной город окажется под водой.

Когда я готовил материал для этой книги, обнаруженные мною факты часто меня шокировали. Но они редко меня трогали. Когда же я бывал тронут, чувство это было преходящим и никогда не достигало той глубины или продолжительности, какие необходимы для долгосрочного изменения поведенческих привычек. Даже сведения, повергшие меня в ужас, вроде холодящего кровь очерка Дэвида Уоллеса-Уэллса «Необитаемая Земля», на момент публикации ставшего самой читаемой статьей в истории журнала «Нью-Йорк», не смогли заставить мою совесть встрепенуться или навсегда в ней застрять. В этом нет вины самого очерка, который мало того, что стал настоящим откровением, талантливо написан и читается с удовольствием – с каким можно читать только научно-популярные пророчества о конце света. Это вина предмета очерка. Найти для описания глобального кризиса такие слова, чтобы тебе поверили, мучительно, ужасно трудно.

Томасу Бойлу-младшему была не нужна информация, которая вдохновила бы его поднять «Камаро» над Кайлом Холтрастом, ему были нужны чувства: «Я все думал, а что, если бы это был мой сын?» Но что, если бы эта эмоциональная связь оказалась не настолько сильной? Поднял бы он машину – смог бы, попытался бы? – если бы ему было труднее представить Холтраста своим сыном? Будь Холтраст старше или другой расы? Что, если бы Бойл видел симуляцию происшедшего на экране, и ему сказали бы, что подъем трех тысяч фунтов[52] спасет жертву на другом конце света? Несмотря на любовь, которую большинство испытывает к своим питомцам, и частоту, с которой животных сбивают машины, ни разу не было случая, чтобы кто-нибудь поднял машину с собаки или кошки. Наши эмоции имеют предел, как и наши тела. Но что, если предел наших эмоций невозможно преодолеть?

Написать слово «кулак»

В последний раз я проверял состояние крыши собственного дома так давно, что даже не помню, когда именно. Глаза не видят, сердце не болит – я буквально не вижу ее состояния, и, в отличие от мокрого пятна на потолке, нарушающего эстетическую гармонию, ветхая крыша глаз не мозолит и не заставляет краснеть. Даже осмотри бы я ее, не будучи специалистом, я наверняка не смог бы определить, нуждается ли она в починке, пока не станет очевидно, что ее нужно менять целиком. Перспектива замены крыши отбивает у меня охоту выяснять, нужно ли это делать.

Недавно моему младшему сыну приснился кошмар, пока я был в душе. Я услышал его крик сквозь воду, стеклянную дверь и три разделявшие нас стены. Когда я оказался у его постели, он уже снова мирно спал. Его изобилующая декором спальня находится под той самой крышей, которая, возможно, вот-вот рухнет.

Мою способность услышать его тихие крики можно объяснить истерической силой, но дефицит чего позволяет мне игнорировать ненадежную крышу и ненадежное небо над ней? Готов поспорить, что каждому еврею в деревне моей бабушки в жизни доводилось прихлопнуть севшую на него муху. Чем бы ни было то, что позволяет мне не обращать внимания ни на собственную крышу, ни на климат, – это то же самое, что позволило такому множеству бабушкиных земляков остаться на месте, зная о скором приходе фашистов. Встроенные в нас системы тревоги не приспособлены для абстрактных угроз.

Когда ураган «Сэнди» подбирался к восточному побережью, я был в Детройте. Все рейсы до Нью-Йорка отменили, и сесть на самолет в ближайшие дни было бы невозможно. Мне была невыносима разлука с семьей. Дома не было никаких срочных дел – мы заранее забили кладовку бутилированной водой и продуктами длительного хранения, зарядили фонарики свежими батарейками, – но мне нужно было быть там. Я арендовал последнюю машину в округе и в тот же вечер, в одиннадцать, тронулся в путь. Двенадцать часов спустя я проезжал передний край урагана. Ветер с дождем практически не давали продвигаться вперед. Последний отрезок пути вместо одного часа занял четыре. Когда я добрался до дома, дети спали. Я позвонил родителям, как и обещал, и мать сказала мне: «Ты – прекрасный отец».

Я провел за рулем шестнадцать часов только для того, чтобы оказаться дома. В последующие дни, месяцы и годы я не сделал практически ничего, чтобы уменьшить шансы очередного суперурагана ударить по моему городу. И едва ли особенно задавался вопросом, что именно мог бы для этого сделать.

Тогда, за рулем, я наслаждался. Наслаждался просто тем, что был там, ничего не делая. Наслаждался материнской похвалой своим отцовским качествам, и – когда дети спустились вниз – тем, какое облегчение они испытали от моего присутствия. Но какой отец ставит наслаждение выше действий во имя добра?

Я был ребенком, когда узнал, почему слова «Скорая помощь» пишут в зеркальном порядке. Объяснение мне нравилось. Но теперь, когда я стал взрослым, мне кое-что непонятно: есть ли на свете кто-то, кто, увидев в зеркале заднего вида машину «Скорой помощи» со включенными мигалками и воющей сиреной, не смог бы опознать ее без слов «Скорая помощь», написанных в зеркальном порядке? Разве это не то же самое, что написать боксеру на боксерской перчатке слово «кулак»?

Я бегу успокаивать сына от кошмара в его голове, но не делаю практически ничего, чтобы предотвратить кошмар в его мире. Если бы только я мог воспринять глобальный кризис как зов своего спящего ребенка. Если бы только я мог воспринять его именно таким, каким он является.

Иногда на кулаке нужно написать «кулак». Ураган «Сэнди» обрушился на наш дом и наш город. Мы получили удары, будучи неспособны распознать в них удары, для большинства из нас это была просто погода. Журналисты, дикторы новостей, политики и ученые остерегались признавать в урагане следствие изменения климата, ожидая доказательств такой степени неопровержимости, какой невозможно достичь. И вообще, что можно поделать с погодой, кроме того, как смириться с ней?