Читать книгу "Вещие сны Храпунцель - Дарья Донцова"

– Едет к академику Решеткину, отцу Сергея, – отрапортовала я.

Глава шестая

– Вы не похожи на детектива, – сказал Николай Викторович.

– А как, по-вашему, должна выглядеть женщина-сыщик? – спросила я.

– Никак, – вздохнул Решеткин, – некоторые профессии нужно оставить мужчинам.

– Если я не ошибаюсь, то первой женщиной, которой разрешили учиться на врача, стала в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году Надежда Суслова, – напомнила я, – до нее в эту профессию принимали только мужчин.

Николай Викторович поднял руки.

– Туше́[1]. Что привело вас ко мне? При беглом внешнем осмотре никаких неврологических проблем у вас я не заметил. Кто болен? Муж? Отец?

– Супруг здоров, папа давно умер, – ответила я, – мой визит связан с вашим сыном.

– С Сережей? – изумился академик. – Что случилось?

Я рассказала о визите Джейн, лицо Николая стало хмурым.

– Да, у Сережи нет мизинца. Но он не помнит, где, когда и как его потерял. Если рану мальчику зашил врач, то голову ему надо оторвать. Следовало сделать операцию, исправить безобразие, но… Хорошо, давайте по порядку. Вы угощайтесь кофейком, у нас его вкусно варят.

Я взяла чашку, а Николай Викторович завел рассказ…

Более двадцати лет назад Решеткин организовал комиссию по проверке детских домов, куда отправляли детей с психиатрическими проблемами. Сподвигло его на это письмо воспитательницы такого интерната. Она сообщила об ужасных условиях, в которых живут несчастные ребята, о том, как над ними издеваются взрослые, о краже продуктов, постельного белья, о карцере…

Возмущенный до глубины души Николай, тогда уже академик, свалился на не ожидавшую ничего подобного заведующую. Поскольку ее не предупредили о визите комиссии, в интернате не успели создать «потемкинскую деревню», и проверяющие убедились в правдивости доклада воспитательницы.

Разозленный до предела Решеткин пригрозил заведующей тюремным сроком, а ее прихлебателям – розгами на Красной площади. Потом он решил сам осмотреть каждого воспитанника, отделить детей с настоящими психиатрическими проблемами от тех, у кого были нарушения поведения, связанные со стрессом, травмами, педагогической запущенностью. Николай несколько дней приезжал в проклятое место со своими сотрудниками. Последним пациентом стал мальчик, который его заинтересовал.

– Как тебя зовут? – спросил академик.

– Я сам думал над этим вопросом, – ответил подросток, – вроде Сережей. Про фамилию не спрашивайте. Она затерялась в омуте незнания. Я словно Фродо, бреду в тумане, только кольца нет.

– Ты читал книги Джона Толкиена? – удивился Решеткин.

– Да, – оживился мальчик. – А вы?

У доктора с пациентом завязался разговор, в процессе которого Решеткин понял: мальчик умен не по годам, по развитию обгоняет детей своего возраста, рассуждает, как взрослый, у него есть моральные принципы. С ним было интересно общаться. Сергей прочитал тьму книг.

Поскольку парень находился в психоневрологическом интернате, в документах у него был указан диагноз олигофрения и что он сирота, Николай осторожно осведомился:

– Где ты брал литературу?

Сережа задумался.

– Логично предположить, что в библиотеке.

– Дома? – уточнил врач.

– Не помню, но думаю, нет, – ответил мальчик, – слово «дом» не ассоциируется у меня с книгами.

Поскольку подросток не занервничал, услышав последний вопрос, Николай продолжил:

– Что ты помнишь из своего прошлого?

Сережа потер лоб ладонью.

– Вода. Я тону. Это все.

– Река? – уточнил академик.

– Не знаю, была вода, – повторил парень, – но раз я сейчас с вами беседую, то я не захлебнулся…

Николай Викторович отвернулся к окну и сказал:

– Даже при беглом осмотре мне стало понятно, что ни о какой умственной отсталости в этом случае речи нет. Почему мальчик оказался в психоневрологическом интернате? Я спросил у него:

– Как тебе здесь живется?

Честно говоря, я ожидал услышать рассказ о неприятностях, побоях, голоде, обо всем, о чем говорили те, с кем я ранее беседовал, воспитанники, которые могли внятно разговаривать. Сергей меня удивил, он ответил:

– Интернат очень старый, говорят, ему более ста лет. Здесь есть библиотека, я случайно ее обнаружил, искал место, где можно посидеть в одиночестве, подумать о жизни, набрел на запертую дверь, открыл ее и увидел длинный коридор. Интересно?

Я кивнул, он продолжил:

– Пыль там лежала толстым слоем, двери вели в разные комнаты… Я понял, что здесь раньше чья-то квартира была. В ней много чего осталось: мебель, занавески, картины, посуда. А потом распахиваю очередную дверь. Библиотека! Я нашел там такие книги! Невероятные! Еще дореволюционные, с ятями, фитой. Тут после завтрака можно делать что хочешь, главное, не шуметь, не бегать. И я бросился к полкам. Кресло удобное там стояло. Сижу, читаю. Вот же повезло. Хотите, покажу вам библиотеку?

Рассказ меня удивил, насторожила фраза про то, что он открыл запертую дверь, и я спросил:

– Как же ты с замком справился?

Сережа засмеялся.

– У Жюль Верна научился. В его романе «Таинственный остров» написано, как отмычку сделать.

Все мои подозрения насчет принадлежности паренька к криминальной среде отпали разом. Ну и что теперь делать с юным книгочеем, который с недетским смирением отнесся ко всему, что с ним случилось? И, главное, что именно с ним произошло?

Николай Викторович покачал головой.

– Запал мальчик мне в душу, я стал выяснять его историю, она оказалась непростой. Один человек в начале августа отправился в лес то ли за грибами, то ли за ягодами. И на опушке увидел подростка, тот лежал в траве. Мужчина, уж не помню, как его звали, попытался поговорить с ним, увидел, что реакции нет, и совершил христианский поступок: отнес паренька в свою машину и доставил в больницу. Никаких документов при мальчике не обнаружили. Из одежды на нем была какая-то рванина. То ли он был бомж, то ли так долго бродил по лесу, что весь обтрепался. Понятное дело, врачи связались с милицией. Приехал сотрудник, побеседовал с подростком в присутствии доктора. Разговор был примерно такой.

– Как тебя зовут?

– Не знаю.

– Где ты живешь?

– Не помню.

– Кто твои родители?

– Не знаю.

– Ходишь в школу?

– Не помню.