Читать книгу "Аччелерандо - Чарлз Стросс"

– О, Мэнни. – Она хмурится, явно уязвленная. – Если ты хочешь ссориться – что ж, я и подыграть могу. – Повисла пауза; спустя несколько мгновений Масх все-таки сникает, обретая извиняющийся вид. – Я проделала сей долгий путь не только из-за не уплаченных тобой налогов.

– Ради чего тогда? – За чашкой кофе Масху никак не скрыть беспокойство. – Что же привело тебя ко мне? На, пожуй бутербродик. И прошу, не говори, что явилась только из-за того, что тебе без меня – никак.

Ее тяжелый взгляд ударяет по нему словно плеть.

– Не льсти себе, Мэнни. На тебе свет клином не сошелся. У меня в подписчиках – десять тысяч послушненьких рабов, и все они ждут и надеются. Да и если выбирать того, кто внесет в мой генофонд вклад, будь уверен – я предпочту кого-нибудь менее скупого.

– Я слышал, ты теперь подолгу зависаешь с Брайаном, – бросает он пробный камень. Брайан – фигура загадочная, у него много денег и мало человеческих чувств, так что союз с таким типом в любом случае основан на голом расчете.

– Брайан? – Она фыркает. – Да мы уже сто лет как порознь. Он вконец сдурел: сжег мою любимую шмотку, стал звать меня «чиксой для походов по клубам», трахнуть хотел. Себя же мнил этаким хранителем традиций. Но я ему укоротила самолюбие. Подозреваю, он тайком скопировал мою адресную книгу – подруги жаловались, что им какой-то мудак непристойные штуки шлет.

– Да тебе, смотрю, скучать не приходится. – Манфред кивает почти сочувственно, но на задворках его сознания выплясывает злорадный чертик. – Что ж, хорошо, что расстались. И ты теперь снова в поисках? Или хочешь, эм…

– Обзавестись старой доброй традиционной семьей? Ну да, а что тут такого? Ты родился на полвека позже, Мэнни, – все еще веришь в некие «возвышенные чувства», но идея размножения с возникновением обязательств в твоей узкой башке уже не укладывается.

Вспомнив о кофе, Масх допивает его, не находясь с метким ответом на подобную несуразицу. Нынешнее поколение, оно такое: души не чает в латексе и сбруе, тащится по кнутам, анальным пробкам и электрическим стимуляторам. И при этом идея физической связи с обменом телесными секретами – огромное табу. Таков уж побочный эффект волны эпидемий на излете прошлого столетия. Их отношениям уж скоро два года, но за весь этот немалый срок они с Пэм ни разу не занимались сексом в обычном смысле.

– Мне просто кажется, что заводить детей в наше время – неосмотрительно, – выдает Масх. – Таково мое мнение, и пересматривать я его пока не намерен. Наш мир меняется так быстро, что двадцать лет – преступно большой срок для планирования любого дела. Ровно с тем же успехом можно заключать соглашения на грядущий ледниковый период. А в вопросе денег я абсолютно нормальный парень – разве что не по меркам изживающего себя уклада и дряхлой американской верхушки. Вот ты, скажи мне, ощущала бы уверенность в каком-то там завтрашнем дне, если б выскочила в 1901 году замуж за каретного магната?

Пальцы Пэм отбивают чечетку на столешнице, и Масх чувствует, как краснеют его уши. Впрочем, ей явно не до его абстрактных сравнений:

– Просто ты отказываешься от ответственности – так и скажи. И за свою страну, и за меня в том числе. И знаешь что? Вся твоя идеология, вся эта чушь о полной свободе для интеллектуальной собственности – все это не имеет значения. Может, ты и не догадываешься, но твой произвол вредит твоим же знакомым. Эти двенадцать миллионов не с потолка взяты, Мэнни. Никто и не ждет, что ты уплатишь по счетам, но твоя задолженность составляет именно столько, и если ты все-таки соберешься вернуться домой, основать корпорацию и стать приличным и успешным человеком…

– Ой, прекрати немедленно! Ты мешаешь в одну кучу две совершенно разные вещи, но умудряешься и то и другое называть «ответственностью». Я не собираюсь учреждать какие-то там корпорации только для того, чтобы у налоговой службы дебет с кредитом сошелся. И, блин, они сами знают – это их проблемы, ничьи больше. Да они мне еще в шестнадцать лет пытались какой-то несуразный грешок вменить – вроде как я пирамиду на основании микротранзакций строю, пф…

– Ах, эти старые обиды. – Пэм игриво отмахивается. Пальцы у нее длинные, тонкие, затянутые в черные шелковые перчаточки с электрическим заземлением – хитрый ход, мешающий шпионить детекторам эмиссии нейронных импульсов. – Если все организовать как надо, ни о чем и волноваться не придется. Все равно рано или поздно твоим скитаниям по миру придет конец. Тебе придется повзрослеть, стать ответственным и заняться делом по-настоящему. А сейчас ты просто оскорбляешь своих порядочных соотечественников, которые даже понять не могут, чем ты вообще занимаешься.

Прикусив язык, дабы не ляпнуть лишку сгоряча, Манфред заливает до краев новую чашку кофе и делает жадный глоток. Сердце трепещет в груди. И снова Памела бросает ему вызов – снова хочет зажать в угол!

– Я тружусь во имя всеобщего блага, а не ради мелких национальных интересов, Пэм, – ради будущего, где никто ни в чем не нуждается. Штатам в таком будущем нет места, и только поэтому они меня так ненавидят. Сингулярность на дворе, Пэм! Ты ведь можешь просто отринуть всю эту устарелую экономическую логику, выстроенную на дефиците, и, хочу напомнить, распределение ресурсов перестало быть неразрешимой проблемой: уже в этом десятилетии она будет окончательно решена. Космос-то нам во всех направлениях доступен – мы можем занимать в Первом Вселенском Банке Энтропии столько пропускной способности, сколько нам будет угодно! Нашли даже признаки существования особого типа материи – аномально большие коричневые карлики в галактическом гало, с избытком излучения в дальнем инфракрасном диапазоне и с подозрительно большой продукцией энтропии. Передовые исследования однозначно указывают на то, Пэм, что семьдесят процентов барионной массы галактики М31 – это огромная вычислительная мощность, и так было уже три миллиона лет назад, когда появились фотоны, наблюдаемые нами ныне. Похоже, что интеллектуальный разрыв между нами и космическими цивилизациями в триллион раз больше, чем между нами и круглыми червями. Ты хоть понимаешь, что это значит?

– Да плевать мне, что это значит. – Надкусив бутерброд, Памела мерит его горьким взглядом. – Нам до этого еще далеко, поэтому – плевать. Какая разница, верю я в эту твою ненаглядную сингулярность и в жизнь на других планетах или не верю, – это все химера, такая же, как когда-то «синдром Миллениума». Пока твоя голова забита ерундистикой, ты не помогаешь снизить бюджетный дефицит и не решаешься на создание семьи – вот что лично меня тревожит. Но, прежде чем сказать, что тревожусь я лишь потому, что мне мозг запудрили коварные госслужбы, сам у себя спроси: я, по-твоему, совсем дура? Да одной теоремы Байеса хватит, чтобы доказать мою правоту, – сам же знаешь.

– Да что тебе нужно? – Масх осекается, окончательно выбитый из колеи. Весь объем его воодушевления – ничто против тройного заслона ее убеждений. – В смысле, что тебе до меня? С чего вдруг тебя вообще заботит, что я вытворяю? – Раз уж я – не чета тебе, хочет добавить он, но не решается.

Пэм вздыхает.

– Ох, Мэнни, налоговая служба отвечает за такие вещи, которые ты, сдается мне, даже в расчет не берешь. Каждый доллар, собранный налогами к востоку от Миссисипи, идет в счет уплаты долга, ты хоть знал? Тем временем самое многочисленное поколение в истории выходит на пенсию, и при этом в государственной казне – хоть шаром покати. И мы сами не обеспечиваем достаточное количество квалифицированных рабочих на замену налогооблагаемому костяку. После того как наши предки развалили систему образования и слили за рубеж всю мелкую работу, это и не удивительно. Но через десять лет тридцать процентов нашего населения станут пенсионерами, ну или выброшенными за борт жизни жертвами «лихорадки силиконовой долины». Хочешь своими глазами увидеть, как мрет на улицах Нью-Джерси старичье, которому не посчастливится в твоем дивном новом мире разменять седьмой десяток? Что-то не манит меня такое сингулярное будущее. И ты ведь ничем не собираешься помогать, просто бежишь от ответственности и плюешь на все – а как раз сейчас пришел черед решать реальные большие проблемы. Если бы мы преодолели долговую катастрофу – сколько возможностей открылось бы! Мы могли бы бороться со старением, заняться наконец проблемами окружающей среды, облегчить груз социальных тягот. А ты, вместо того чтобы внести посильную лепту, пускаешь свой талант на ветер. Раздаешь бесящимся с жиру европейским мудакам рабочие схемы личного обогащения и консультируешь якудза, что им еще учредить, дабы отобрать последние рабочие места у порядочных налогоплательщиков. И зачем, спрашивается? Почему ты не остановишься и не подумаешь? Почему бы тебе не вернуться домой и не принять свою часть поруки?