Читать книгу "Венецианская маска. Книга 2 - Розалинда Лейкер"

Крестили Елизавету в церкви Санта-Мария делла Пиета. На роли крестных могли претендовать, разумеется, Адрианна и сестра Джаккомина, хотя монахиня почему-то отказалась.

— Не могу сказать, что не хочу этого, — объясняла сестра Джаккомина Мариэтте, — но, боюсь, для этого лучшей кандидатки, чем Бьянка, не сыщешь. Ведь она всегда так гордилась тобой и Эленой, да и вы обе тоже прекрасно относились к ней. И хотя ей всего десять лет от роду, девочка с сильно развитым чувством ответственности в отношении тех, кто младше, и вообще, очень любит малышей — добрая, никогда никого не ударит и никому не нагрубит. Мне кажется, для вашей Елизаветы нет другой крестной.

Мариэтте пришлось по душе предложение монахини и то, что она в который раз уже продемонстрировала отсутствие следов эгоизма. И Доменико тоже ничего против не имел. Он знал эту девочку и любил ее, она не раз приходила в сопровождении монахинь к ним в гости во дворец после их свадьбы.

Сама Бьянка с нескрываемым восторгом отозвалась на это предложение.

— Да, да, я очень хочу! Ой, как здорово! А можно мне будет держать Елизавету, когда ее будут крестить?

Мариэтта, которая специально для беседы с ней пришла в Оспедале, с улыбкой кивнула.

— Я не сомневаюсь, что Адрианна согласится.

Элена тайком наблюдала, как крестили ее дочь, из-за решетки, за которой они столько раз пели, как и тогда, когда здесь венчали Мариэтту и Доменико. Ей очень нравилось, что крестной выбрали их Бьянку, и она с нежностью смотрела, как девочка держала Елизавету. Элена не видела дочку с тех пор, как отдала ее в руки Мариэтты. Несмотря на их надежды, Элена начинала понимать, что обречена переживать тоску всякий раз, когда она увидит свою Елизавету. Но она не могла не присутствовать на таком торжественном для ее дочери событии, и пусть даже будет потом горевать.

Вскоре она встретилась с Мариэттой, которая представила ей полный отчет о том, как растет девочка, Элена давно и с нетерпением ждала этого. Ей очень льстило, что у них с Елизаветой глаза почти одного цвета, впрочем, если быть до конца объективным, у дочери не могло быть таких непередаваемых фиалково-синих глаз, какие у Элены. По какому-то велению судьбы, в волосиках Елизаветы стали появляться хорошо знакомые Элене медные тона, столь характерные для Мариэтты. А сама Мариэтта вспоминала, что это не ее плоть и кровь лишь тогда, когда встречалась с ее настоящей матерью.

К радости Доменико и Мариэтты, подал о себе весть Антонио. Он писал, что обосновался в Женеве. И это решение созрело не только потому, что Швейцария — независимое государство, но и вследствие того, что у него там обнаружились друзья — одна семья, которой он в свое время очень помог устроиться в Венеции во время карнавала. Он писал, что еще тогда увлекся их дочерью Жанной, но, согласно венецианским законам, не имел права жениться на ней. Теперь же, когда наступил такой момент, когда эти пресловутые законы стали ему нипочем, он собирается жениться на этой девушке и в перспективе войти в банковское дело, которое ведет ее отец.

— Слава Богу, это письмо хоть принесло нам добрые вести! — воскликнула обрадованно Мариэтта, едва прочитав его. Потом, внезапно осознав, что вряд ли могло радовать Доменико, что все его братья рассеялись по белу свету, успокаивающе положила руку ему на плечо. — Не печалься, ведь мы в любой момент можем поехать к нему.

— Я думал об этом. Мне, очевидно, удастся заехать к нему, когда случится очередная миссия в те края. — Доменико хмуро читал письмо, которое Мариэтта отдала ему. Дело было в том, что Женева не так уж далеко, чтобы Филиппо Челано не послал туда своих наемных убийц, если только ему удастся пронюхать о том, что Антонио там. Вероломству Филиппо Челано пределов нет, поэтому вряд ли следует рассчитывать на то, что он останется верным традиционной дворянской морали, которой могли похвастаться совсем еще недалекие его предки. А поскольку пока след Антонио для него потерян и дуэль до конца не разрешилась, то не исключено, что очень скоро и он сам станет мишенью для подлого нападения из-за угла.

И Элена решила ничего не сообщать Мариэтте, чтобы лишний раз не тревожить ее, что ей стало известно буквально сразу же после ее прибытия домой, во дворец Челано. Речь шла о заговоре против Доменико. Элена никогда не допускалась на так называемые деловые встречи, которые Филиппо проводил со своими родственниками и знакомыми, по она стала запоминать всех, кто приходил во дворец, и без зазрения совести подслушивала все разговоры, которые велись за закрытыми дверями. Иногда до нее доходили лишь обрывки фраз, но она всегда все записывала с указанием даты и времени, надеясь, что это однажды может понадобиться для того, чтобы своевременно предупредить через Мариетту Доменико о грозящей ему опасности. И хотя Элене доселе ни разу не приходилось встречаться с Доменико Торризи лично, вопрос о его безопасности являлся для нее жизненно важным по двум причинам: первое — он любимый муж ее лучшей подруги Мариэтты, второе — отчим ее дочери.

Постепенно Филиппо Челано полностью оправился от нанесенной ему раны. Его раздражение по поводу продолжавшихся неудачных попыток его супруги забеременеть всегда усиливалось во время визитов его матери во дворец. Конечно, синьора Челано была уже далеко не та, что раньше, что хоть и сдала, но язык ее не стал менее колючим, и глаза все еще несли в себе злорадный блеск.

— Элена никогда не сможет иметь детей, так что освобождайся от нее и заводи себе новую жену.

Он пристально посмотрел на нее из-под полуопущенных ресниц.

— Что ты предлагаешь?

— Ты же хитрый! Вот возьми и воспользуйся своей хитростью. Даже не припомню, чтобы кто-нибудь из твоих предков не смог отделаться от бесплодной жены или вообще от кого угодно, кто осмелился встать у них на пути. Что с тобой, Филиппо? Ты этого несчастного Торризи. и то не сумел прикончить, когда у тебя была возможность сделать это.

Это вызвало взрыв ярости.

— Ну вот, мать, мы и пришли к тому, чтобы пути наши с тобой разошлись окончательно! — взревел он, вскакивая на ноги и морщась от боли — рана иногда все еще давала о себе знать. — И на этот раз ты покинешь дворец, чтобы больше уже твоя нога никогда не переступала его порога!

Круто повернувшись, он быстро зашагал прочь из зала. Вслед ему летели ее возмущенные крики.

— Глупец! Ты ведь обрекаешь дом Челано на вымирание! — Трясущимися руками она нащупала свою палку и поковыляла за ним вслед. Ох, как же она сожалела о том, что не отравила Элену, когда у нее еще были силы и возможности — не было бы сейчас этой жуткой стычки. — Торризи еще восторжествуют, вот увидишь!

В коридоре на пути Филиппо возникла Лавиния.

— Вот что, — обратился он к ней, — забирай отсюда эту старую каргу и выметайся вместе с ней отсюда! И чтоб ноги ее здесь не было больше!

Когда через несколько секунд раздался истошный вопль Лавинии, что мать лежит на полу без чувств, Филиппо даже не обернулся. А когда ему доложили, что у синьоры еще один удар, он просто холодно осведомился, жива ли она. Когда ему сказали, что жива, он не изменил своего решения, которое незадолго до этого высказал сестре. И вот синьору Челано выносили из этого дворца на руках. Ей не суждено было вернуться сюда. Последний удар доконал ее окончательно — речь ее стала неразборчивой, у нее отнялась вся левая половина тола, но глаза по-прежнему не утратили своего злобного блеска, когда она лежала в гондоле на подушках, которые заботливо подкладывала ей под голову ненавистная ей невестка, которую она так и по сумела отравить. Вернувшись во дворец, Элена дрожала и нервно ломала пальцы — ей показалось, что блеск глаз синьоры Челано был злорадным блеском победительницы.