Читать книгу "Изголовье из травы - Марина Москвина"

Год за годом структура металла утончалась из-за такой сковки и расковки и становилась все более и более мелкозернистой. Тогда самую мелкозернистую пластину ставили в середину, зато наружные пластины располагали по мере возрастания зернистости, и сковывали это вместе. Такое строение не давало мечу возможности затупиться, поскольку центральная мелкозернистая часть была гораздо тверже, чем более крупнозернистая часть снаружи.

По мере «эксплуатации» внешняя часть сходила с меча быстрее, так что он веками оставался острым – таким, каким его сделал мастер. Меч точился мастером один раз. В идеале процесс заточки занимал не меньше года. И шлифовалось лезвие меча чуть ли не до размера атома.

С каким благоговением и трепетом хранили меч, сработанный мастером! Все верили, что такой меч имеет магическую силу, само наличие такого меча считали залогом победы. Мечи передавались из поколения в поколение. И если такой меч хранился в доме самурая – его семья имела высокий статус и вес в обществе.

И это естественно: делая меч, мастер священнодействовал, он глядел, как застывший металл приобретает такую огромную энергию, что становится белым, текучим, светящимся, то есть прямо на глазах переживает настоящее пробуждение. Такой меч сам становился божеством, он исцелял людей, им лечили и даже воскрешали из мертвых!

Что-то вроде этого рассказывал своей жене англичанин, а сам уже вез ее к огромному свитку – там были нарисованы тушью гигантский дракон в тучах, а на земле из зарослей бамбука за ним наблюдал мощный тигр.

– Тигр злой. А Дракон – серьезный, – сказала жена Чарльза Нора после долгого раздумья.

Потом мы вчетвером рассматривали свиток каллиграфии семнадцатого века. «Дневник визита в Восточную Провинцию». Тушь расплывается, размывает очертания строки. Вдруг легкий нажим! Линия обретает плоть, ее тянет вниз, но внезапно – невесомая, почти прозрачная, она взмывает вверх и обрывает строку…

В более ранних свитках штрихи иероглифов напоминали «птичьи следы» или «головастиковые письмена». Зато в средневековье знаменитые поэты и каллиграфы славились бегущей вязью скорописных знаков «цаоцзы» – «травянистых иероглифов», курсивного письма с заостренными штрихами.

Тушь кажется черной, на самом деле в ней плещутся и мерцают по меньшей мере пять оттенков. Все зависит от того, как мастер увлажняет тушью кисть. Вы не поверите, но богатейшая цветовая гамма иероглифов на свитках прославленных каллиграфов – лишь соразмерность туши и воды.

«Каллиграфия – это достижение вселенской гармонии между бумагой, кистью и чернилами, ведь они так и норовят поссориться друг с другом», – сказал древний Учитель Иттэй. С этими словами, гласит история, он вынул книгу из шкатулки, открыл ее, и комната наполнилась ароматом сухой гвоздики…

За каждым почерком – дыхание, рука, судьба, темперамент, в конце концов! Как и за каждой флейтой из уникального собрания старинных флейт с футлярами. Там меня поразило странное сооружение – орган для губ.

Вдруг я увидела старых знакомых! Когда-то в Москве я слушала доклад профессора Владимира Авинского. Он – палеоуфолог. Это наука о древних следах космических пришельцев на Земле. Он приводил множество доказательств ощутимого присутствия в древности у нас на планете этих самых пришельцев.

– А вот вам и человеческие фигуры очень странные, – сказал Владимир Иванович и продемонстрировал слайды глиняных фигурок, одетых в чудны́е спецкостюмы.

– Теперь каждый ребенок знает, – сказал Авинский, – как устроен скафандр. Не кажется ли вам, что эти древние японские скульптуры облачены в скафандры? Вы только посмотрите, как вылеплены во всех деталях передвигающиеся устройства на ногах, манипуляторы на руках, спирали, люки…

И вот мы заходим в зал древнеяпонской керамической скульптуры – и я своими глазами вижу эти фигурки, которые даже профессор Авинский, объехавший весь мир, по-моему, не видел, а только был счастливым обладателем их изображений на слайдах.

Кстати, о происхождении первых обитателей Японских островов – белокожем народе айну, потесненного японцами до острова Хоккайдо, существует несколько предположений: кто-то считает их выходцами из Азии, другие – из Северной Америки, третьи – с Филиппин… Однако сами айну до сих пор утверждают, что они «спустились на землю, покинув Страну облаков». Над рекой Сару на Хоккайдо высится деревянный столб, который указывает на то, что именно в этом месте они и «приземлились».

Местных жителей в то утро в музее было мало. Мы так и бродили по залам вчетвером. Иногда англичанка Нора хотела внимательней рассмотреть какую-нибудь фартовую вазу с черным вороном на персиковой ветке и просила Чарльза вернуться. Тогда он послушно поворачивал кресло и вез ее обратно. Я уступала им дорогу, слегка присматриваясь к этим лицам. И думала, конечно: какой хороший муж, привез в Японию больного человека, сюда здоровый-то с грехом пополам долетит! А эти ребята совершили героический подвиг, суровый перелет – в инвалидном кресле…

Все вчетвером мы выбрались из зала на лестницу, и вдруг… Нора встала из этого кресла и пошла. И вдвоем с Чарльзом, весело болтая, спускаются, как ни в чем не бывало. Прямым ходом в ресторанчик! А кресло бросили на лестничной клетке.

Мы с Лёней чуть в обморок не упали. Ведь Лёня тоже смотрел на них всю дорогу и думал, какой ее муж герой, и что он лично вряд ли повез бы меня в Японию в подобном состоянии…

Что приключилось, я так и не знаю. Или чудесное исцеление среди мечей самураев, или просто у них в семье принято возить жену по лучшим музеям мира на инвалидной коляске без всякого повода. В общем, я Лёне поставила на вид, что когда мы перейдем в следующее здание музея, возьмем напрокат инвалидную коляску.

– Нет! – ответил Лёня решительно. – Я не поеду в инвалидной коляске!..

Глава 8

Поезд-пуля

Когда мы только собирались ехать в Японию и разрабатывали маршрут, мы, конечно, давали себе отчет, что обязательно должны повидать древнюю столицу Японии – Киото. Но до Киото из Токио надо еще добраться! А дорога дорогая!!!

Лёня говорит:

– Очень полезно каждому человеку побывать в Японии, чтобы понять, как велика его покупательная способность в любой другой точке Земного Шара…

Можно ночь трястись в автобусе. Это тебе обойдется всего в восемьдесят долларов. А можно за два часа просвистеть весь путь на скоростном поезде «шин-кан-сен», его в Японии зовут «пуля». Наш поезд назывался «хикари» – «свет» – это почти железнодорожный самолет. Билет в одну сторону стоит сто двадцать долларов.

Дорога начинается от прославленного моста Нихонбаси в центре Токио, здесь берут начало все пути Японии. Именно отсюда отсчитываются шаги и версты древней дорожной магистрали Токайдо, пролегающей по Тихоокеанскому побережью самого крупного японского острова Хонсю.