Читать книгу "Черная башня - Наталья Павлищева"

А Брунеллески примирился с «невзрачным» фасадом дома Медичи, созданным Микелоццо, и с самим Козимо, конечно, тоже. Разве можно долго сердиться на этого Медичи, если они вместе занимаются главным делом жизни — куполом собора Санта-Мария дель Фьоре?

Контессина снова беременна. После рождения Джованни это была третья попытка выносить ребенка, но что-то не получалось. Беременна и Джиневра, у которой до сих пор детей не было. Радости двух женщин не было предела.

На лето семьи обычно переезжали в Кафаджолло, но дом там требовал переделки, которую затеяли и к лету закончить не успели. Контессина решила пожить в Кареджо. Этому странно воспротивилась Джиневра:

— Давай лучше в Треббио? Там вполне можно пожить до родов. Или до того времени, пока в Кареджо не закончат.

Если бы она на этом остановилась, Контессина ничего не заподозрила, но Джиневра слишком настойчиво и суетливо расписывала преимущества старого Треббио перед Кареджо, чтобы Контессина не заподозрила неладное. Сама Джиневра не так давно побывала в Кареджо.

— Там что-то не так?

— Нет-нет, все в порядке.

— Джиневра, ты не умеешь врать. В чем дело?

— Там… Мадаллена…

Контессина удивилась: рабыню-черкешенку Мадаллену Козимо привез из Рима почти десять лет назад. Это было время, когда папа Мартин то осуждал работорговлю, предавая анафеме всех, кто ею занимался, то разрешал, поскольку португальцы обойтись без африканских рабов не могли. Рабов было мало, темнокожие африканцы еще не стали привычными, христиан в рабство продавать папа запретил, да и пленных старались освободить за выкуп, а не надевать им цепи на шеи. Во всей Флоренции едва ли набралась бы сотня рабов. У Медичи, кроме этой рабыни, был еще только один старик, доживавший свой век в Кафаджолло. Он давно не работал, помогал, как мог, по хозяйству и считался просто старым слугой, хотя изначально был рабом.

Красивая рослая девушка, черноглазая, темноволосая, с очень смуглой кожей, утверждала, что она дочь какого-то князя, грамотна на своем языке, а потому держалась почти надменно. Мадаленной в честь кухарки Медичи, которую вся семья очень любила, назвал рабыню Козимо. Она действительно чем-то напоминала смуглянку Мадаллену-старшую, но Контессине было наплевать.

Козимо объяснил, что купил девушку, пожалев, иначе купили бы другие. Но ни прогнать ее, ни просто освободить не мог, идти ей некуда, разве что в публичный дом. Контессина промолчала, понимая, что это ложь, ведь Козимо легко мог не только выкупить красавицу, но и подарить ей возможность вернуться на родину, однако не сделал этого, да и сама Мадаллена не рвалась возвращаться.

Даже не красивая служанка, а рабыня, собственность, с которой можно сделать все, смела смотреть на хозяйку почти свысока. Мадаллена была уверена в своей неотразимости и привязанности к ней Козимо. Контессина тогда носила третьего ребенка, ходила уточкой и проигрывала красотке с тонким гибким станом. Но она была Контессиной!

Контессина не стала закатывать скандал мужу, она вообще ничего не стала говорить, но… приказала обрить строптивую собственность наголо и отправила работать на самую грязную работу в Кареджо.

Скандал все же случился, все закончилось выкидышем, Контессина долго чуралась мужа, обвиняя его в трагедии. Козимо пытался убедить ее, что ничего с Мадалленой не имел, что она вообще девственница и ему просто жалко талантливую девушку:

— Да, у нее талант к рисованию.

С тех пор прошло много лет, волосы у рабыни, конечно, отросли, о ней говорили, что ведет себя спокойно и достойно, но головы не склонила. Первое время Контессина заставляла рассказывать о поведении Мадаллены часто, потом успокоилась и забыла, но в Кареджо не ездила, не желая видеть ту, с которой Козимо ее обманывал.

Наннина не вмешивалась, а Джованни Медичи сделал вид, что не подозревает о проблемах в семье сына.

И вот теперь столько лет спустя Джиневра не советовала ехать в Кареджо потому, что там Мадаллена? Что-то здесь не так…

Контессина поехала. И там на вилле прежде всего потребовала привести всех слуг, которых у Медичи всегда было немного — только те, кто выполнял самую необходимую работу по дому и имению. Мужчин отпустила сразу, а женщин оставила.

Их было четверо — кухарка и три служанки, одна из которых… Мадаллену от остальных отличала не только смуглая до темноты кожа, но и выпирающий живот. «Примерно мой срок», — подумала Контессина и ужаснулась: когда она обнаружила, что беременна, то не сразу смогла сказать об этом Козимо, тот как раз объезжал виллы, чтобы посмотреть, какой ремонт там предстоит!

От ужасной догадки у нее даже голова закружилась, пришлось опереться на край стола. Мадаллена смотрела все так же прямо и почти надменно. Несомненно, она носила ребенка Козимо, и, конечно, тот все знал!

Пришлось присесть. Контессина знаком отправила прочь других женщин и, дождавшись, когда за кухаркой, насмешливо косившейся на пузатую хозяйку и пузатую рабыню, закроется дверь, поинтересовалась:

— Чей?

Мадаллена не смутилась:

— Хозяина.

Перед глазами снова все поплыло, сама Мадаллена почему-то наклонилась к ней, пытаясь оттолкнуть рабыню-соперницу, Контессина потеряла сознание…

Очнулась она на кровати в луже крови. Вокруг суетились Джиневра и служанки.

— Хвала Господу, очнулась! — перекрестилась деревенская повитуха, других в Кареджо не было.

Контессина потеряла ребенка. Джиневра своего доносила и родила, малыша назвали Пьерофранческо. Мадаллена тоже родила мальчика — еще более смуглого, чем она сама. Третий сын Козимо получил имя Карло.

Из Флоренции примчались все: Козимо, Наннина, Лоренцо и доктор семьи. Контессина долго была между жизнью и смертью, а очнувшись, узнала страшную новость: детей у нее больше не будет.

Она вернулась во Флоренцию только осенью, где была все это время Мадаллена, не хотелось даже думать.

Едва встала на ноги, как Козимо объявил, что у него есть к жене просьба:

— Донателло будет делать твой портрет, нужно позировать.

Давид Донателло уже красовался во дворе, приводя кого в восторг, а кого в ужас. Контессина усмехнулась:

— Обнаженной?

Муж чуть смутился:

— Нет, что ты! Это будет бюст в римском стиле.

Ей было все равно, но Донателло оказался прекрасным собеседником (и чего о нем говорили, что несдержанный нахал?), он умел рассмешить, лепил быстро и как-то весело, попутно болтая обо всем, например, рассказывал, как создаются скульптуры. А еще о том, что фламандцы давно пишут картины маслом на холсте.

Это услышал Козимо, заглянувший посмотреть, как движется работа. Согласился:

— Я видел в Брюгге. Они что-то добавляют в краски, чтобы те сохли быстро. Но мне не нравится, это все равно не вечно.