Читать книгу "Черная карта судьбы - Елена Арсеньева"

Она ожидала, что без тигров не обойдется и здесь, и в самом деле – не обошлось! Это была великолепная картина, однако тигр-людоед, воплощение Павла Меца, почему-то шарахнулся от пули, которую в него выпустил этот браконьер, сопровождавший Лизу. Но ведь пули не могут повредить призракам, если, конечно, не были отлиты из серебра… Не сразу поняла Люсьена, что не призраку тигра повредила пуля! Это сработала память Павла Меца о той пуле, которую некогда выпустил в него Вадим Скобликов! Итак, человеческая суть фантома пересилила натуру зверя!

Но ничего. У тигра оставалось еще время преодолеть страх, повторить нападение. И он его повторил, но… Но теперь звериная суть пересилила человеческую жажду мести. Тигр почуял запах лисы, из которой была сделана шапка Вячеслава, которая осталась у Лизы. Неведомо, чем во времена иные досадила тигру какая-то жалкая лиса, однако он вдруг бросился на эту шапку, совершенно забыв о людях. И тут появился Тополев с ружьем. Выстрел!

Тигр исчез, и Люсьена гневно уставилась на руку отца.

– Вернись! Добей их! – вскричала она гневно – и онемела, увидев, что последний палец руки начал багроветь, потом налился чернотой – и вдруг сделался обугленным, жалким, как и все остальные. Более того – чернота охватила и кисть, потом рука стала серой, начала распадаться на глазах Люсьены… И рассыпалась прахом, который на ее глазах исчез, и она уже не смогла найти ни самой крохотной крошки, как ни ощупывала стол, как ни вглядывалась в него.

Если бы она имела дело с человеком, она бы сказала, что тот умер от разрыва сердца, не в силах пережить унижение или неудачу, из-за которой рухнуло все, чему он посвятил жизнь. Похоже, нечто подобное произошло и с рукой Павла Меца, с рукой ее отца.

Да, это звучало парадоксально, да, это было необъяснимо! А впрочем, которое из своих свойств, которую из своих удач или неудач Люсьена могла бы объяснить с точки зрения нормальной логики? Сверхъестественное алогично само по себе, оно потому и называется сверхъестественным, что не подчиняется естественной, привычной, обыденной логике!

Но через миг, вглядываясь в картины происходящего там, в тайге, на берегу стремительной таежной речушки, в эти картины, тускнеющие с каждым мгновением, Люсьена увидела, что Тополев безжизненно рухнул на снег. Он был уже мертв или умирал… Так вот почему перестала существовать рука отца! Павел Мец убил не того! Он промахнулся! Вместо того чтобы поразить Лизу, он истратил свою силу на ничтожного сумасшедшего!

Люсьену била такая дрожь, что ноги перестали ее держать и она рухнула на пол, почти не дыша от страха и безнадежности. Ей казалось, что она умирает – так же, как умер Павел Мец, так же, как умирает Тополев. Но, полежав некоторое время и сконцентрировав наконец всю свою энергию, Люсьена смогла начать связно мыслить – и поняла, что время ее всемогущества в этом городе иссякает. И если она не хочет погибнуть, настало время бежать. Да, бежать, так и не совершив месть за отца! Впрочем, теперь, со «смертью» руки, это ее больше не волновало. Да, у нее оставались счеты кое к кому в этом городе, и она их сведет – с кем-то раньше, с кем-то позже, но сведет обязательно! В этом Люсьена не сомневалась. Время? Что такое время?! Его боятся только те, кто не властен над ним, кто боится постареть, боится умереть. Она не постареет никогда, ее красота всегда будет при ней, а умереть… о нет, еще не отлита для нее серебряная пуля, та единственная пуля, которая может убить ведьму. А сейчас надо бежать самой и увозить своего ребенка.

Впрочем, почему она употребляет это унизительное слово? Нет, она не бежит от врагов, а заманивает их в ту ловушку, которую Люсьене помогут создать свобода и время!

Она уже видела эту ловушку и смогла наконец растянуть в улыбке свои закаменевшие от страха и ярости губы.

Стало легче дышать.

Она сможет изменить внешность, остались и «чистые» документы. Только надо замести следы, как следует замести следы…

Хонко Амбани, 1985 год

– Ванька! – ошеломленно позвал Кузьмич. – Чего это с тобой? Чего это с ним, а?! – повернулся он к Лизе.

А та, упав коленями в снег, отчаянно пыталась нащупать у Тополева пульс. Да, пульс был, но – словно тоненькая ниточка, которая вот-вот оборвется. И губы его уже посинели.

– Чего это с ним?! – снова воскликнул Кузьмич, и голос его задрожал, в нем послышались слезы.

Понятно, ведь Иван был его единственным родным человеком, и теперь он умирал на его глазах. «Рука отца!» – выкрикнул он – и упал замертво, как если бы его поразила эта самая «рука отца». Чьего?! Узнает Лиза об этом когда-нибудь?

Но сейчас это было неважно. Сейчас для нее существовал на всем свете только один человек – вот этот, спасший ей жизнь, но умирающий на ее глазах. Человек, который знал так много, человек, чей рассказ мог помочь не только Лизе, но и другим людям!

Она уже и сама догадывалась о том, кто – воплощение зла, погубившее столь многих. Но Тополев мог бы придать ее догадкам достоверность фактов.

И вот он умирает…

«Массаж сердца! – внезапно сообразила Лиза. – Я должна сделать ему массаж сердца!» Но для этого нужны сильные руки и умение. Я не смогу!»

– Сможешь, – шепнул кто-то рядом. – Я тебе помогу.

Шепот был знакомым. Она уже слышала его раньше, однако не оглянулась посмотреть, кто это пришел на помощь. Было некогда!

Она положила ладонь на грудь Тополева, накрыла одну свою руку другой, собрав ладони в «замок», нажала, чувствуя, как грудная клетка слегка смещается к позвоночнику, нажала раз, другой, третий… Тридцать раз, потом приникла ко рту Тополева, выдувая в его легкие воздух, опять начала делать массаж, изумляясь своей силе, своей уверенности, своему знанию того, как и что нужно делать. Откуда взялись в ней эта сила и эта уверенность?! Они были всегда или кто-то пришел вдруг на помощь, кто-то передал ей свою силу, которая сейчас словно бы струилась по ее рукам, вливаясь в грудь Тополева и заставляя биться его остановившееся было сердце?..

Да, при очередном нажатии Лиза вдруг ощутила, что грудь Тополева приподнялась! Он начал дышать. Покосившись на его лицо, Лиза увидела, что губы утратили жуткий синюшный оттенок, кожа чуть порозовела, дрогнули веки…

– Живой Ванька! Живой! – простонал обрадованный Кузьмич.

– Ему надо в больницу, срочно в больницу, с его сердцем шутки плохи, – сказала Лиза, не оборачиваясь, и у нее вдруг возникло ощущение, что она повторяет слова, подсказанные ей кем-то.

И, кажется, она поняла, чьи это слова, поняла, кто помогал ей спасти Тополева. Наверное, этому надо было удивляться, но Лиза почему-то не удивилась.

– Главное, что он живой! – взревел Кузьмич, и крик его вдруг стал таким громким, что у Лизы волосы встали дыбом, ее чуть не свалило порывом ветра…

Через мгновение, впрочем, она поняла, что этот ветер подняло вращение винта вертолета, который завис над полянкой и начал снижаться, а ревет его мотор.

Кузьмич вскочил, сорвал шапку и принялся яростно махать ею, показывая на широкую полянку, вполне пригодную для того, чтобы вертолет мог сесть. При этом он радостно кричал что-то, обернувшись к Лизе, но, конечно, она не слышала ни слова, могла только по движению губ понять, что Кузьмич вопит: