Читать книгу "Обман - А. Брэди"

– Отпустили домой? Просто разрешили выйти из участка, и… все? И штраф не заставили заплатить? Неужели вообще ничего?

– Нет. Никаких штрафов. Как будто ничего и не было. Только что мы с Джессом толкались в камере, и вдруг снова очутились на улице. Мы пошли домой пешком, потому что метро не работало. Было ужас как жарко. В воздухе стоял дым, и дышалось с трудом. Сначала мы неслись со всех ног как угорелые, а потом чуть-чуть замедлились, посмотреть, что происходит вокруг. А вокруг был полный бардак. Машины перевернуты, окна в домах разбиты, повсюду стекло. Дома горели. А люди стояли на улицах как завороженные, вертели головами и не знали, что делать. Воняло страшно. И только слышно было, как трещит огонь.

– Я помню, что видела кадры документальной съемки семьдесят седьмого, но и представить себе не могла, как все было на самом деле. В две тысячи третьем тоже отключали электричество из-за аварии, и я была здесь, но ничего похожего на то, о чем вы рассказываете, не происходило. – Я кладу ноги на стол и почти ложусь в кресле.

– Говорю же, время было безумное. В ту ночь Джесс проводил меня до дома, и мы пообещали друг другу никогда и никому не говорить, что нас арестовали. Джессу было уже больше восемнадцати, так что для него это могло кончиться очень плохо, если бы кто-нибудь узнал. Он сказал, что назвался Джимом Моррисоном.

– И это больше никогда не всплывало? То, что вы однажды подверглись аресту.

– Конечно, всплывало. Потому что отпечатки есть отпечатки, их никуда не денешь. Так что, когда меня посадили по-настоящему, я уже был в их системе. Но они не знали моего настоящего имени. Я попал в тюрьму всего через два года после того случая, но удостоверения личности у меня все еще не было. И семьи тоже. И никто не мог за меня поручиться, то есть, я думаю, с именем и фамилией у них возникла проблемка. После того дня, как я назвал себя Генри Джеймсом, мне стало нравиться это имя, и иногда я даже так представлялся незнакомым людям.

– Как будто надевали другую личность, да? – Иногда у меня тоже возникает желание сменить личность. Спрятаться за чем-то более устойчивым, чем моя профессиональная репутация.

– Да, что-то типа того. Может, я хотел стать кем-то другим, потому что, когда видел свою реальную жизнь, мне казалось, что не очень-то хорошо быть мной.

– И когда вы снова стали называть себя Ричардом?

– Наверное, я опять начал думать о себе как о Ричарде в тюрьме. Но там никто не зовет тебя по имени, так что это было только у меня в голове. А когда я вышел и оказался в «доме на полдороге», вот тогда все и стали звать меня Ричардом.

– А как вас называла Фрэнсис?

– Она называла меня Ричи. – Он лезет в карман и вынимает еще две бутылки, которые мы еще не выпили. Две текилы «Патрон Сильвер». Он ставит их на стол, но я его останавливаю:

– Давайте не будем больше пить сегодня. Вы уже поведали мне «историю дня», и спиртное нам не нужно.

– Вы уверены? Вы-то мне еще ничего не рассказали. Точно не хотите? – Он помахивает бутылочкой.

– Нет. Я хочу сделать это на более или менее трезвую голову. – Я глубоко вздыхаю – так глубоко, как только могу, – и покрепче хватаюсь за подлокотники кресла. – Несколько недель назад вы спросили меня, зачем я спрятала в кабинете эти бутылки.

– Да, я помню. – Он зажимает текилу между коленями. Вроде бы и не достать, но в то же время она на виду.

– Все это время я очень много думала, и кажется, теперь лучше понимаю, почему так много пью. И видимо, причина не в том, что со мной вечно происходит что-то… неправильное, ненормальное… нездоровое, что ли. – Я зажмуриваю глаза – не хочу видеть его реакцию.

– Я знаю.

– Знаете? – Я открываю один глаз. – И почему, как вы считаете, я пью?

– Люди пьют не потому, что с ними происходит то, о чем вы сказали, Сэм. Люди пьют, потому что они сами неправильные, ненормальные и нездоровые.

– И вы знаете, что я такая? – Я открываю оба глаза, и мои руки падают на колени.

– Я знаю, что вы несчастливы. Что с вами не все в порядке. Что вы пытаетесь удержаться на веревочке – вернее, удержать свою жизнь на веревочке, связываете ее, чтобы она не расползлась, но веревочка ускользает у вас из пальцев.

– Откуда вам все это известно?

– Нужно просто приглядеться повнимательнее, Сэм. Вы никого не можете обмануть.

– Ричард, я обманываю всех. – Разве он не видит, как я мастерски разыгрываю профессионала-супергероя? Как на работе я прячусь за маской «само совершенство» и никто ни о чем не догадывается?

– Это означает только одно – никто не смотрит на вас по-настоящему.

– Возможно, это и есть самая большая засада.

– Так почему вы так много пьете?

Мне и так страшно поделиться с ним этим, а он такой проницательный и сообразительный… мне только труднее сказать правду.

– У меня… У меня проблема. Эта… болезнь. – Сердце бьется в горле. Я готовлюсь произнести кошмарные слова вслух. В первый раз. – Ужасная болезнь. И я вроде как всегда догадывалась, что со мной не все нормально, и всегда хотела разобраться с этим и справиться с… проблемой. Но никто никогда не ставил мне официальный диагноз. И вот недавно все же поставили. – Мне в рот, кажется, напихали лезвий, адреналин скрутил живот в узлы. Я не могу это сказать. Нет, я не могу сказать это вслух.

– У вас пограничное расстройство личности? – Ричард говорит это за меня.

– Что? – Я давлюсь слюной. – Вы знаете, что это такое? Вам известно, что такое пограничное расстройство личности? – Слова вываливаются из меня, словно блевотина.

– Да. У Фрэнсис это было.

– О господи, – глупо произношу я. Потому что я в шоке. Он знает, что означает моя болезнь? И знал, что она у меня есть? – О’кей, достаточно. Я не могу это с вами обсуждать. – У меня кружится голова, и мне нехорошо. Где же, мать его, катарсис? Я думала, что, если признаюсь кому-то, мне станет легче. Ведь так и предполагается!

– Вы не можете обсуждать это и ни с кем другим.

Я рыдаю, обхватив голову руками. Слезы текут по щекам, как реки, и довольно громко шлепаются на стол. Мне нужно сбежать.

– Я знаю, каково это. Как вы страдаете, – мягко, ласково произносит Ричард, но ответить ему я не могу. Слова застряли у меня в глотке, и я уже вообще ничего не понимаю. – Вы ни в чем не виноваты. Вы просто больны. Но это не значит, что вы плохой человек.

– Пожалуйста, перестаньте. – Я глотаю слезы, хватаю бутылочку «Патрон Сильвер», которую Ричард продолжает держать между коленями, мгновенно отвинчиваю крышку и опрокидываю текилу в рот. Он услужливо открывает вторую, отдает ее мне и забирает пустую. Я выпиваю вторую бутылку и запрокидываю голову. Мои волосы распущены, я прижимаю их затылком к подголовнику, и мне очень больно, однако я не двигаюсь, крепко-крепко закрываю глаза и чувствую, что слезы теперь затекают мне в уши. Мне приходится дышать как можно глубже, чтобы сглотнуть комок в горле, который меня душит. Руки становятся влажными и холодными, я закрываю лицо, хотя и понимаю, что это не заставит Ричарда уйти. Но сейчас это необходимо мне как воздух. Я хочу, чтобы он ушел. Теперь он слишком много знает, а мне надо было держать свой идиотский рот на замке. – Это была плохая идея. Я не могу разговаривать с вами так. Не могу рассказывать о своей жизни. Я здесь, чтобы помогать вам. А вы обо мне беспокоиться не должны. И мне плевать на гребаную сделку. Это неправильно, и все.