Читать книгу "Зеленая лампа - Лидия Либединская"

Юрий Николаевич с таким чувством исполнял свою роль, что у маленьких детей не оставалось никаких сомнений в том, что это настоящий Дед Мороз. Однажды, когда он вновь появился в своем обычном черном костюме, трехлетний Никита Шкловский воскликнул:

– Эх ты, где же ты был? Здесь без тебя знаешь кто приходил? Сам Дед Мороз! И мне подарок принес, гляди – во!

Юрий Николаевич был чрезвычайно польщен такой высокой оценкой своего актерского мастерства. Не знаю, доставляли ли ему когда-нибудь такую же радость хвалебные рецензии на его книги. Впрочем, и с книгой в тот год всё обстояло прекрасно.

30 декабря, перед самым Новым годом, были сданы в набор «Горы и люди» (продолжение «Баташа и Батая»). Издательство выплатило довольно крупную сумму, и мы смогли не только расплатиться с долгами, но даже, как советовал A.A. Фадеев, «обзавестись мебелишкой».

Январь стоял морозный: ртуть на градуснике не поднималась выше тридцати градусов, а иногда сползала и ниже. Занятия в школах были отменены. Машка сидела дома и из ученицы первого класса «А» превратилась в строгую и назидательную учительницу: обучала премудрости писать палочки и складывать буквы в слоги своих младших сестер, причем, не щадя их самолюбия, щедро сыпала двойками.

Юрий Николаевич просил меня отложить покупку мебели и дождаться более благоприятных метеорологических условий. Но я никак не могла взять в толк, почему такое стихийное бедствие, как морозы, должно помешать нам немедленно приобрести стулья, стол, шкаф и диван. И, невзирая на разумные уговоры, я отправилась в мебельный магазин. Правда, возвращаясь обратно в кузове грузовика и глядя, как мгновенно покрываются инеем черные клеенчатые стулья и становятся мохнатыми и серебряными створки полированного шкафа, я на какое-то мгновенье вспомнила об этих предупреждениях – от встречного ветра нестерпимо резало щеки и обжигало нос. Но вот вещи вносят в дом. Юрий Николаевич смотрит на них с некоторым испугом.

– Обрастаем?! – спрашивает он с тревогой.

Впрочем, даже он, с его нелюбовью к вещам, вскоре уверился в том, как прекрасно, когда не нужно бежать за стульями и чашками к соседям, если приходят гости!

На нашей площадке долго пустовала трехкомнатная квартира. Время от времени появлялись со смотровым ордером разные люди – приходили и Борис Лавренев, и Александр Степанов – автор «Порт-Артура», еще кто-то. Но так как в квартире не было центрального отопления, ванны и газа, да и сам дом был в общем-то барачного типа, то все от нее гордо отказывались.

Но вот однажды, вернувшись поздно вечером с партийного собрания, Юрий Николаевич загадочно сказал мне:

– Кажется, у нас скоро будет новый, очень хороший сосед!

В ответ на мои любопытные расспросы он рассказал, что нынче на собрании выступил поэт-фронтовик Александр Яшин и с присущей ему прямотой заявил, что если Моссовет и советская власть – это одно и то же, то он против советской власти. Его заявление повергло всех в недоумение и ужас.

– «Я четыре года воевал, вернулся с войны с тяжелой эмфиземой легких, – говорил Яшин, – и вот с маленькой дочкой и женой, которая ждет второго ребенка, фактически оказался на улице. Я обращался во все инстанции, и никто мне не помог! В Моссовете я был восемьдесят шесть раз, да-да, восемьдесят шесть! И никаких результатов, даже ничего не обещают. Больше я так жить не могу…» – рассказывал мне Юрий Николаевич. Он помолчал и добавил: – Знаешь, я вспомнил, как и мы совсем недавно маялись по чужим комнатам, ожидая, что вот-вот возвратятся законные владельцы и выселят нас. Когда окончилось собрание, подошел я к Яшину, рассказал ему, что у нас на площадке пустая квартира. Въезжайте, говорю, а там разберемся! Неужели Союз писателей не отвоюет для вас эту квартиру? Не так уж она и хороша…

И вот утром 31 декабря 1945 года, отворив дверь, я увидела перед собой высокого худого человека с круглыми живыми карими глазами. Длинное кожаное пятнистое пальто (вероятно, трофейное) болталось на его костистой фигуре.

– Александр Яшин, – представился он. – Где у вас тут пустая квартира?

Быстро набросив шинель, Юрий Николаевич вместе с Яшиным перешел площадку. Квартира, к нашему восторгу, оказалась незапертой. Яшин осматривал ее алчным взглядом: три небольшие, чистенькие – розовая, желтая, салатная – комнаты, вероятно, казались ему прекрасными. Но на улице мороз, квартира всю зиму не отапливалась, кое-где на стенах проступал иней. Возле дома под окнами были сложены наши недавно привезенные дрова, еще не распиленные и не расколотые. Схватив двуручную пилу, я подала ее Яшину, и мы бойко с ним принялись за дело. Решено было пока отопить одну комнату. И вот уже дрова со стуком падают на железный лист возле печки, и Яшин ловко, по-крестьянски, разводит огонь. А вечером, когда уже был накрыт наш скудный новогодний стол, он привез жену Злату Константиновну, дочку Наташу и няньку. Весело встретив Новый год, мы уложили у нас спать Злату Константиновну и Наташу, так как ночевать в непрогретой комнате ребенку и женщине на сносях было рискованно.

На следующий день Александр Яковлевич доставил из магазина кое-какую новую мебель, получил как фронтовик ордер на дрова. Но борьба за квартиру оказалась совсем не такой простой и легкой, как нам поначалу казалось. Много она стоила сил и здоровья и Яшину, и его жене. Без конца являлись представители Моссовета, милиции, домоуправления, грозились выселить. Писались бесконечные бумаги от Союза писателей, но если бы не личное вмешательство Фадеева и Симонова, не знаю, чем бы всё это кончилось. Наконец, спустя несколько месяцев, ордер был получен, и мы зажили дружной соседской жизнью, часто вспоминая треволнения минувших дней. А в марте у Яшиных родилась вторая дочка – Злата.

Трудный был характер у Александра Яшина, порой он бывал по-детски обидчив, не всегда понимал шутку, но его талант, кристальная честность, прямота и трудолюбие перекрывали все его недостатки. С ним всегда было интересно, его суждения, подчас резкие и нетерпимые, неизменно отличались оригинальностью. С женой его мы учились на одном курсе Литинститута, она писала хорошие стихи, но теперь я узнала, что Злата Константиновна – к тому же талантливый архитектор, одна из любимых учениц Щусева, и под его руководством разрабатывает план восстановления Кишинева, разрушенного во время войны.

Теперь по вечерам, когда засыпали дети, мы часто собирались вчетвером в нашей или в яшинской квартире, и Александр Яковлевич читал нам свои стихи, рассказывал о родной Вологодчине. И в ту трудную осень 1946 года Яшины, как могли, скрашивали нам наши невзгоды, вместе с нами радовались удачам.

А тут еще радость: в Союзе писателей Юрию Николаевичу предложили поехать в Азербайджан и принять участие в составлении и редактировании сборника азербайджанских рассказов на русском языке. Значит, в апреле снова поездка, да еще в Баку, ко мне на родину! Нет, жизнь была абсолютно прекрасна!

10

На этот раз мы едем с неслыханным комфортом. Правда, так называемые международные вагоны изрядно поистрепались за войну и во время хода поезда неистово скрипят и трясутся. Но зато мы одни в купе, сидим друг против друга, глядим в окно и смеемся от радости: прощайте, московские заботы!